Крапива писал(а): Ягайло,
ну, я знала, что ты мимо не пройдешь. Нет, не трогает твой проникновенный спич. Ни разу не задевает. Знаешь, почему? Потому что ты неправ.
Если я и пишу о дерьме, то лишь для того, чтобы его стало меньше. Не имею привычки лицемерить.
Джафар сидит на ступеньке и чистит карабин. Из-за широкой спины льется свет заходящего солнца. Проклятого, никогда не остывающего солнца.
- Слушай, русский,- говорит он мне,- ты же не дурак. Понимаешь, что скоро сдохнешь.
Он умный, Джафар. Он учился в советском университете на врача и отлично знает язык. Умная и сильная сволочь.
- Ты сдохнешь, как последняя собака,- весело продолжает афганец.- У тебя на Родине такие дела творятся... Ваш новый имам Горбачев объявил о выводе войск из Афганистана.
Джафар собирает оружие, смотрит в ствол и говорит дальше, не глядя на меня.
- У вас перестройка, хозрасчет. До тебя ли тут? Тебя точно никто искать не будет.
Сухо щелкает затвор, афганец прислоняет карабин к стене и усмехается, глядя на меня. На обожженном солнцем лице яркими злыми звездами горят глаза.
- Но я добрый,- вдруг произносит он.
И мне становится страшно от его доброты. От злости я уже знаю, чего ожидать. А вот от доброты... Здесь может быть все, что угодно. От выколотых глаз до выжженых гениталий.
- Я очень добрый. Аллах учит прощать неверных, потому что они не знают, что творят. Но я такой один, остальные все злые. Скажи, русский, какую ты музыку любишь? Я тебе принесу. Последнее желание, оно у вас, христиан, очень в ходу.
Пересохшая глотка с трудом выталкивает слова. Нам не давали воды целый день.
- Добрый ты, Джафар, очень добрый. Я «Пикник» люблю. Принеси запись и умирать не так страшно будет.
Афганец поднимает глаза к потолку, шевелит губами, пытаясь выговорить непонятное слово:
- «Пик-ник»...Странное название. Я принесу, русский.
На следующий день подвал заполняет голос с Родины.
- Мое имя- стершийся иероглиф,
Мои одежды залатаны ветром.
Что несу я в зажатых ладонях
Меня не спросят, и я не отвечу
Голос бьется в стены так, будто ему тесно. Он отражается от пола и возвращается ко мне. Я ловлю его в уши и закрытые глаза. Потому что...
- Смотри, русский, я достал тебе Пик-ник. Я же говорил, что добрый. Смотри внимательно, что сейчас будет.
На завораживающий вокал, вплетаясь в слова, ложится истошний крик. Это кричит Коля. Хураз отрезает ему уши. Джафар сам никогда не пачкает руки. Его работа – остановить кровотечение, чтобы мы не сдохли раньше времени от болевого шока.
Я не знаю, что со мной произошло, но смотрю на кровавое зрелище почти спокойно. Если я не смогу держать себя в руках, то сойду с ума, как Валька.
- Ты сильный,- уважительно говорит Джафар.- Мне нравятся такие сильные, как ты.
Задирает рукав Колиной гимнастерки, короткими хлесткими ударами бьет по локтевому сгибу и отточенным движением вгоняет в вену иглу.
- Цени,- подмигивает мне,- какое лекарство на вас трачу. Других чарсом накачивают, а он не такой действенный.
Они уходят, а Хураз напоследок обжигает меня злобным взглядом тупого зверя.
Ко мне подползает Валя и просяще смотрит в глаза. Он совсем разучился говорить. Только мычит и хихикает по-обезьяньи. Я постукиваю ладонью по соломе рядом с собой, он садится и прижимается ко мне горячим плечом. И мы слушаем вместе:
- Зачем ты закрыла вуалью лицо
Мне тебя и так не узнать.
Все изменилось, все изменилось опять.
А еще через день я понял, что значит «доброта» по-Джафаровски. Он вкатил мне дозу ДО того, как отрезал три пальца на левой руке, и поэтому я почти не чувствовал боли. Она пришла позже. Ночью. Я душил ее в перегнившей соломе, чтобы не слышал идиот- Валька и не вздрагивал Коля, от которого почти ничего не осталось.
***
- Эй, русский,- раздается с лестницы,- я еду принес. Можешь поделиться с трупами, а можешь сам все съесть.
Ползу к выходу, матерясь от боли в руке. Забираю оловянную чашку с дурно пахнущей бурдой и кусок черствой лепешки.
- Иди ешь,- говорит афганец.- Видишь, какой я добрый.
- Добрый, Джафар, добрый,- привычно бормочу в ответ и ползу к Коле.
- Если выживешь,- слышу в спину,- расскажи всем, как я о тебе заботился.
Что он имеет в виду, говоря «Если выживешь»? Неужели собирается отпустить? Но это невозможно, из плена еще никто не возвращался. Или хочет обменять? Говорили, что в последнее время духи соглашаются на обмены все чаще.
Мне некогда думать об этом, надо накормить остальных. Приподнимаю окровавленную Колину голову, где на месте ушей запеклись отвратительные струпья. Прижигали каленым железом, останавливая кровь. Если бы не это, то сейчас в ранах уже копошились бы вездесущие мухи, откладывая личинки.
- Поешь, Коля,- уговариваю его.
Он не слышит меня, а только непрерывно бормочет:
- ****ь, *****, *****,- когда уже убьют, суки? Сил никаких нет.
- Скоро, Коля, скоро,- успокаиваю его,- ты поешь. Тебе силы нужны.
Он делает глоток из ложки, а я взвываю от неожиданной боли в колене. Валька выполз из своего угла и молотит кулаком по ноге, требуя еды.
- Уйди, дурак!- в сердцах кричу ему.- Сейчас покормлю.
Идиот отползает и смотрит на меня немигающим злобным взглядом. Он совсем ошалел, вчера я едва оттащил его от Коли, которого этот сумасшедший пытался задушить. Нас держат впроголодь, и видно придурок решил так избавиться от лишнего рта.
- Герыча бы дали, сволочи,- говорит Коля.- Вик, попроси их.
- Дадут, не переживай,- отвечаю я и отправляюсь к Вальке.
Тот уже схватил свою миску и протягивает мне дрожащей от нетерпения рукой. Я уже опасаюсь подходить к нему слишком близко, поэтому просто наливаю супа и подталкиваю к нему.
- На, ешь.
Несчастный идиот выпивает все одним глотком, тщательно вылизывает дно и закидывает в жадный рот кусок лепешки. Сейчас немного успокоится и опять начнет что-то пересчитывать в своем углу. Я заметил эту забаву несколько дней назад. Он сидел непривычно тихо и перекладывал из кучки в кучку то ли соломинки, то ли камушки.
Да пусть. Лишь бы не выл, как раньше, на одной протяжной ноте. От этого хотелось вздернуться. Не помогали ни окрики, ни просьбы, ни затрещины. Он сидел, раскачиваясь и завывал могильным голосом.
Валька смотрит на то, как ем я. Провожает взглядом каждую ложку и облизывается.
Дверь подвала распахивает и к нам спускается Джафар.
- Вкусно было?- весело спрашивает меня.- Жена готовила. Она у меня хорошая.
- Передай ей спасибо,- отвечаю я.- Очень вкусно. Джафар, можно тебя спросить?
- Говори,- разрешает афганец,- я сегодня особенно добрый.
- Почему ты нас не убьешь? Валька совсем сумасшедший, от Коли почти ничего не осталось. Зачем мы тебе?
Он улыбается довольной улыбкой. Какие планы он еще строит в отношении нас?
- Мне скучно, русский,- объясняет Джафар.- Ваши попадают в плен все реже и реже. Предпочитают мозги себе разнести. За дурака не волнуйся, я его на днях женщинам отдам. Пусть потешатся.
От спокойного голоса меня обдает ледяным ужасом. Врагу такого не пожелаешь. Женщины срезают кожу маленькими кусками, снимая ее до самых костей.
Я знаю, нам рассказывали в части советники.
Афганец продолжает:
- А второго я еще немного укорочу. Ваши руки и ноги на базарах очень дорого стоят.
- А я?- спрашиваю его.- Что ты хочешь сделать со мной?
И тут он замолкает. Смотрит на меня несколько секунд. Обмениваемся быстрыми взглядами и я стараюсь взять себя в руки, чтобы услышать свой приговор.
- Тебя я обменяю,- наконец, отвечает.- У вас находится мой брат.
Уходит, оставив меня в непонятных чувствах. Бросаю взгляд на Колю и вижу, что он спит, прислонившись затылком к стене. Как хорошо, что он не слышал того, что говорил афганец.
Забиваюсь в свой угол и нажимаю клавишу плеера. Батарейки уже садятся, поэтому пользуюсь редко.
- Нет и нет, мне не до смеха,
Нет окна и дверь размыта.
Ведь пытать меня приехал
Сам великий инквизитор.
Это тоже я. И тоже Афган. ДРУГОЙ Афган. Нежданчик, правда?
Откуда-то из глубин памяти вылезает воспоминание о Никите. Шальной и веселый был парень Ник. Медсестрицу любил. Мы ржали над ним, как кони, когда он краснел при ее появлении. Однажды на выезде рванул прямо под обстрелом за... розами. Как он только сохранился под градом пуль – этот громадный куст афганских роз?
Сержант ревел матами вслед, как пожарная машина. Ника ожидало все: от рапорта до дисбата до конца дней. Если... если он вернется.
Он вернулся, прижимая раненой рукой к груди колючий букет кроваво-красных бархатных цветов.
Мы по очереди укрывали собой нежные цветки от злого афганского ветра. Даже сержант заткнулся, глядя на яркий букет.
В части Никиту сразу отправили в медсанбат и цветы передавал я. Из медсанбата он не вернулся. У него оказалась сильная аллергия на какое-то лекарство. Вот так.
Медсестренка плакала еще долго. Розы засохли, она сложила цветы между листьев книги и увезла этот гербарий домой.
Ну или если учителя будут Зульфия, Махаббат и тд в парандже?... 
