Серый, промозглый, тоскливый лондонский февраль. Каждый год этот день февраля одинаков: утренний туман, пробирающий своей сыростью до костей, серое, хмурое небо, своей тяжестью давящее на плечи и воспоминания. Неизвестно что тяжелее: лондонская зима или эти воспоминания.
И как бы ни были они тяжелы, мне не в чем себя винить. По большому счету я была такой же игрушкой обстоятельств, как и эта девочка, волею судьбы и стараниями интриганов ставшая на девять дней королевой Англии.
Всего девять дней. Девять дней леди Джейн Грей была на вершине могущества и власти.
Бедное дитя. Тобой воспользовались для достижения своих непомерных амбиций твои ближайшие родственники. Не погнушались ничем, в ход пошло всё, даже скороспелый брак с таким же непричастным ко всей этой крысиной возне Гилфордом Дадли, чей отец мог пожертвовать чем угодно ради трона и власти.
Ирония судьбы: вы, две обвенчанные марионетки, случайно сведенные вместе, все же смогли полюбить друг друга, словно в протест на творимые вашими родителями мерзости.
Увы, тогда мне не оставалось ничего другого, как поднять против этой несправедливости восстание. Иначе бы все эти крысы, герцоги Саффолки и Нортумберленды и прочая жадная знать стали безнаказанными узурпаторами, и тогда бы на плахе оказалась моя голова.
И после всего этого они наградили меня прозвищем Кровавая!
Нет, мне не в чем себя винить. Мне просто пришлось казнить эту кучку негодяев, чтобы восстановить в стране порядок и спокойствие. И очень жаль, что под безжалостный топор палача попали две невинных юных головы.
Хорошо, что в тот день Лондон находился в плену тумана и во внутреннем дворике Тауэра у церкви Петра в оковах не было многолюдно. Никто не мог толком разглядеть лиц осужденных. Хорошо, что сырой воздух с Темзы заставлял всех присутствующих поплотнее кутаться в одежды и торопил их покинуть это зловещее место. Именно это мне и нужно было. Видимо Господь услышал мои молитвы и дал шанс свершить задуманное.
Всё получилось. Я не могла противостоять кровожадным желаниям своих соратников, обязательно требовавших крови влюбленных детей, но смогла сделать то, что требовала моя совесть.
Мой поздний визит в Тауэр накануне казни, трудный, тяжелый разговор, обещания и клятвы, письмо к моей португальской родне, отданное ей в руки и маленькая лодка у причала тюрьмы.
Каждый год, в феврале, я получаю из Португалии бутылку сладкого терпкого порто и непременную короткую записку к ней.
«Дорогая Мария, надеюсь это вино, впитавшее лозой теплоту нашего солнца, согреет вас в холодные зимние вечера. Храни вас бог! Ваша Джейн»