Пять женщин
Пять женщин сидели за столом в уютном ресторане и пили водку. За окном шёл снег, а внутри горел огонь. Не только внутри женщин, но и самое настоящее пламя освещало деревянный зал. Им было примерно двести лет на всех.
Варвара сидела во главе, спиной к окну. Короткая стрижка, холодный блонд, красные губы, белые руки, пляшущий кулак — дурацкая привычка сжимать и разжимать пальцы, оставляя на ладонях волнообразный след от наращенных ногтей. Её светло-голубые, практически прозрачные глаза замерли. Как и все за столом, она смотрела на Оксану.
Оксана похожа на плюшевый диван, занимавший центральное место в её квартире и жизни. На нём она проводила девяносто процентов времени.
Готовилась к встрече женщина-диван долго и тщательно. Свидание с подругами взволновало её даже больше, чем сам повод увидеться. Будто озорной мальчишка пустил блинчик по воде её гладкого бытия. Она приняла душ, до жжения растёрла кожу полотенцем, с усилием расчесала жёсткие и редкие волосы, смыла сонный налёт и улыбнулась. Из зеркала на Оксану смотрело что-то чужое, обладательница тела не признавала в отражении себя. Она видела всё ещё молодую красотку, полную надежд, стоящую в прихожей невероятных событий. Но тело Оксаны, в отличие от головы, понимало и принимало жизненные неудачи. Оно расслабилось и растеклось. Оксана напоминала детскую пирамидку из колец, которую завершала маленькая головка игрушечного мишки. Она надеялась снова оказаться в центре внимания, стать объектом зависти, снова почувствовать, каково это: получать поздравления и комплименты. Предвкушение — слаще, чем сам праздник. Оксана надела лучшее платье. Блестящее. Оно послушно растянулось по её треугольному телу, гладкой и прохладной чешуёй успокоило разгорячённую кожу, не подвело. В другое время оно бы кололо и натирало в подмышках пайетками. В другое время оно бы показалось ей неуместным, вычурным, наглым, неподходящим, но только не в тот день. «Да и вообще, предпраздничная столица позволяет одеваться, как хочется. У каждого может быть повод отметить что-то в мандариновые дни, не так ли? И у меня он есть!» — она привыкла убаюкивать сомнения такими колыбельными, да и некому было успокаивать Оксану в минуты волнения, кроме неё самой. Припудрила лицо воздушной крошкой, у которой истёк срок годности. Косметическое средство не придавало лицу ни малейших достоинств, но Оксане было важно припудрить душу. И на неё взмахи кисточки подействовали, как надо. Она красилась, и этого было достаточно, чтобы вновь почувствовать себя королевой, вновь испытать приятную тягу под лопатками в ожидании триумфа. Духи с донышка, тушь со стенок, помада-ямочка. «Надо будет купить всё новое!» — весело щебетала под нос Оксана. Натянула сапоги «на выход», пару раз чуть не защемив колготки и плоть молнией, накинула пахнущую затхлостью шубу, что пылилась в шкафу несколько лет, и заперла снаружи дверь на ключ. В момент, когда она положила его в карман, вдруг резко осознала, как долго не выходила из квартиры. Оглянулась по сторонам и удивилась, что подъезд был всё тот же: ни одного нового матерного слова на стене. Это её отчего-то успокоило.
Оксана шла пешком, ей недалеко. «Как красива Москва! Словно принарядилась невестой, спрятав грязную шкуру под свадебным платьем», — она разглядывала праздничные витрины, слушала гудки автомобилей и скрип снега, как ребёнок, ловила снежинки на ладони в шерстяных перчатках и заглядывала прохожим в глаза. Ей было интересно, хотя бы кому-нибудь из них так же радостно, как ей. Предвкушает ли кто-то, как и на, свидание, которое оправдывает всё.
Оксана увидела вывеску нужного ресторана. За окном можно было разглядеть и ёлку, и деревянные панели. Тут же она вспомнила о Розе и мысленно похвалила её за выбор места.
Оксана пришла слишком рано. Ей не хотелось быть первой, а хотелось, чтобы её ждали, чтобы звонили: «Ну, где же ты? Без тебя не начнём!» И она свернула за угол, решила сделать ещё кружок вокруг квартала.
Всё-таки она ждала этого события всю жизнь. Теперь же ей было просто необходимо, чтобы подождали её.
Как только нелепая фигура-треугольник скрылась за поворотом, двери ресторана с шумом раскрыла Катя и чуть не поскользнулась — слишком сильно дёрнула ручку — но удержала равновесие. Лёгкий испуг согрел её ещё до камина, ещё до водки. И с того самого момента потери баланса на скользком тротуаре Кате всё время приходилось нервничать, бояться и успокаивать саму себя, пытаться делать вид, что всё нормально, изображать безмятежность. А ведь она просто хотела немного отвлечься и расслабиться. Она никогда не отказывала — не важно, кто и куда её приглашал. Так и в тот раз, хотя с Оксаной они общались от случая к случаю, Катя с радостью согласилась на неожиданную встречу институтских подруг. К тому же там будет любимая Варя со свежими сплетнями про звезд, и Роза, рядом с которой чувствуешь себя, словно в сливочном облаке плюшевой пижамы.
Катя на любые встречи собиралась мгновенно и беззвучно, всегда подгоняемая страхом: вдруг свекровь передумает сидеть с детьми, вдруг у кого-то поднимется температура–вскочит прыщ–палец прищемит? И имеются в виду не только и не столько дети. Пару отточенных движений кисточкой для ресниц, продуманный с вечера наряд, ключи от машины, мягкое рычание мотора — и вот она уже не дома, хотя правая часть живота всё ещё там, она никогда оттуда не выходит и не даёт забыться. Именно эта часть требует звонить и расспрашивать, писать сообщения с указаниями, наговаривать голосовые. Ей кажется, что всё разрушится, этой непослушной части тела, но Катя давно уже привыкла к хулиганке и не затыкала её. Катя обожала приходить первой. Она спокойно осматривалась, привыкала, настраивалась, слушала приятный гул взрослых бесед, стук каблуков, чашек, шуршание стульев, клацание по клавишам, «муа-муа», «пока-пока». Блаженные минуты безделья, когда можно только слушать и не слышать плач, рёв, нытьё, сморкание и протяжное «мааааам» — вот что ценила Катя. И на сколько бы ни опаздывали подруги, это её никогда не огорчало.
Но в этот раз всё было по-другому. В этот раз она чуть не поскользнулась у входа. Затем, сняв пальто, заметила дырку на кофте, неожиданно прозвенела «бля» и покраснела. Задумалась, чем бы прикрыть вопиющую оплошность, и на ходу чуть не сбила украшения с комода. Стекляшки издали дикий вопль, будто они свиньи, и их режут на шашлык. Ну а потом неожиданный «бип» и сообщение от лучшей подруги, и это не была фотография очередной звезды в неглиже: «Готовься, девочки всё знают». Катя тоже была любительницей убаюкивать себя колыбельными внутренних монологов: «Может, никто не поднимет эту неприятную тему, может, всем просто наплевать, может, они не поверят, может, в конце концов, Варвара что-то перепутала…»
Даже непослушная часть живота впервые вернулась на место. Экран телефона вновь загорелся, верная поставщица звездных новостей продолжала держать Катю в курсе событий: «Роза на подходе, вижу, как она выходит из машины».
Роза жила в кислом спальном районе в съёмной квартире. У неё не было ни мужа, ни денег, зато было трое сладких детей, и она была самой весёлой из всей пятёрки подруг. Каждая дружила с кем-то ближе, как Катя с Варварой или Оксана с Жанной, но Роза относилась ко всем одинаково. Она украшала компанию острым матом, ритмичным хохотом, разгульными историями, умением буквально из ничего состряпать приключение. Роза первая узнавала все сплетни, именно ей звонили жаловаться на горькие подробности жизни любимых подруг. Но только не в этот раз.
Повторимся, парочек было две: Катя с Варварой и Оксана с Жанной. В четвёрку они превращались из-за особенной симпатии Варвары и Жанны, точнее, плохо скрываемого соперничества, кто в жизни добился большего. И все обожали, но немного побаивались Розу. Кроме того, их склеили пять лет совместной учёбы. Подруги не разлетелись в разные стороны, лишь в разные концы Москвы. В «примерно за сорок», когда жизнь привела за ручку туда, откуда трудно сбежать, они всё друг про друга уже решили.
И тут такой переворот! Такой повод для встречи! А ведь впятером, только девочками, они не собирались уже лет десять. Но Оксана решила пригласить именно институтских подруг — и не просто так. Когда-то после выпускного они прилепили друг другу ярлычки, да всё не те. И ей хотелось наконец-то отодрать наклейку со своего, отодрать резко и торжественно.
На Розином написали: или прорвётся и наестся популярности, или падёт на самое дно. Но она была среднестатистической российской бабой, хотя солёный трагизм в её судьбе всё же присутствовал — умер муж. Внезапно, в самом расцвете сил, в тридцать пять лет, поскользнулся, упал и не очнулся. Но до этого он оступился ещё раз — в этом-то и был секрет Кати.
Ту самую Катю с не выходившей из дома частью живота считали карьеристкой, но её жизнь сопровождал не победный марш, а ксилофон кастрюль и чавканье памперсов. Ей удавалось быть блистательным человеком-оркестром: шеф-поваром, любовницей, психологом, учителем и уборщицей, но не оставалось сил, чтобы порадоваться этим безусловно замечательным умениям. Она мечтала о беззаботной спокойной жизни, как у Оксаны.
«Что захочет у Оксанки будет!» — думали в институте подруги. Да, пирамидка когда-то за один тёплый взгляд могла попросить миллион, и любой мужчина отдал бы. Но Оксана проносилась мимо в поисках идеала. И не любила просить. Затем несчастная-любовь-рвать-жилы-биться-в-грудь, увлечение компьютерными технологиями в попытке разделить его интересы, трудный разрыв, на месте которого ничего не срастается, и пять лет добровольного романа с диваном. Она заперлась в виртуальном мире, где добывала заработок, пищу, даже общение и параллельно создавала собственную вселенную.
Правда, о последнем никто не знал. Да, подруги пытались вернуть Оксану к реальности, особенно Жанна. Но все они понимали, что для этого нужны новые эмоции, может быть, любовь… И если не такая глубокая и счастливая, как у Кати, то хотя бы бурная и проблемная, но всё-таки держащая людей вместе, как у той самой Жанны.
Жанна всегда была хорошенькой, несмотря на очки, пахла сиренью в любое время года, и ей пророчили судьбу Кати — судьбу «счастливой жены и мамы пятерых детей». Она никогда не отличалась успехами в учёбе, а отличниц презрительно считала «тухлятиной, лишённой доступа к радостям первых красавиц», которыми они с Оксаной, безусловно, были. И если женщина-диван привлекала мужчин как бы невзначай, каждый раз удивляясь очередному приглашению на свидание, то Жанна была из тех, кто был уверен в собственной привлекательности на миллион процентов, несмотря на довольно средние вводные данные. И всё же про неё подруги решили сразу: «С её нерасторопностью никакого карьерного роста». Жанна была бедовая, не слишком тактичная и притягивала, как Ванга отчаявшихся, не только мужчин, но и проблемы. Однако на первой же работе она влюбилась в начальника — он пах кардамоном. Кардамон ответил сирени взаимностью, что сразу сделало её совладелицей фирмы, а его — владельцем руки и сердца. Семейные нотки в этом пряном букете были практически неуловимы. Зато от них прямо-таки смердило потом и кровью: как в бешеной гонке на выживание они с азартом, достойным заядлых выпивох в поиске водки, трудились на собственное благосостояние, а потом с выдумкой его тратили. Приключения и путешествия перемежались не менее яркими ссорами. На самом деле Жанна и правда мечтала быть домохозяйкой с кучей детей, да только и одного завести не получалось, и в конце каждого цикла «заработать-потратить» её начинало нестерпимо тошнить. Каждый раз она принимала это недомогание за долгожданный признак, но вскоре понимала, что это всего лишь запах желчи несбыточных надежд. Ровно в этот момент кардамон предлагал ей мятную жвачку и новый бизнес-проект, и у Жанны снова появлялось желание вставать в пять утра, желание пропитаться кофе и достигать, достигать, достигать. Да хотя бы чтобы Варвара не так сильно задирала свой идеально ровный, без единой поры нос.
У Варвары, главного редактора главного модного журнала, не было подобных проблем, она никогда не хотела детей. Они мешают наслаждаться достигнутым, наводят беспорядок и отнимают так трудно доставшуюся привлекательность. На Варваре в молодости никто бы и взгляда не задержал, зато теперь она была картинкой. А ведь её ярлычок гласил краткое и обидное «неудачница»: ни женихов, ни пятерок, ни каких-то других вещей, которым можно было завидовать, у Варвары в институте не было. В компанию её привела Катя, после того как они сдружились на стажировке, куда не поехала даже Роза — а ведь Роза ездила всегда и везде. Ну а поскольку не поехала Роза, не поехал никто, и только Кате мама дома дала таких шпендюлей, что не поехать было просто невозможно. Новенькую приняли сначала неохотно, но поскольку не видели в ней большой угрозы, как-то быстро привыкли. Преуспела Варвара после двадцати пяти, а стала больше походить на девушку с серёжкой, чем на девушку с веслом, — после тридцати. И не в последнюю очередь благодаря временным и денежным возможностям за собой ухаживать, которые она для себя отвоевала тем самым веслом. Но дело было не только в деньгах, но и в генетике. Она обладала подвидом красоты, который раскрывается не сразу, но вдруг, когда дозреет. До двадцати ему мешает неуклюжесть, затем отчаянный поиск способа утвердиться, но, когда такие девушки успокаиваются, народу предстаёт шедевр. И им действительно хочется любоваться. Правда, издалека.
У клея компании, хохотушки Розы, выбравшей ресторан, дети в отличие от Варвары были. Они оставила их с соседкой, предварительно с ней же приняв сто граммов, мазнула губы красной помадой со вкусом вишни, надела сапоги, с которых если упадёшь, успеешь заскучать в полёте. Не то, чтобы ей так уж хотелось увидеться с подругами, но повод для встречи заинтриговал. Красивая и смелая, она вышла в предновогодний, отдающий шоколадом с ликёром мороз, ловить машину.
Удавалось ей это молниеносно. Она выглядела молодо: стройная, даже сухая, с глазами-оливками на пол-лица, бессовестно выдававшими её печальную судьбу, треугольным носом с самым настоящим горбом — горбинкой бы это не назвала даже самая деликатная из всей компании многодетная Катя — и смуглой кожей. Вечно вишнёвые губы, чёрные волосы, торчащие из-под любого шарфа, как ни заправляй, и смех, который хочется распробовать, окончательно отвлекали внимание от многих лет, в которых расписались морщины, — получите, доставлено. Такой была Роза, странной девочкой-женщиной, увешанной золотом грузинкой, любившей жизнь. Не понятно, правда, как ей это удавалось, потому что жизнь не отвечала ей взаимностью, она била под дых при каждом удобном случае и добивала лежачую с размаха, оставляя во рту вкус крови. Но Роза не сдавалась, жевала кофейные зёрна и вставала. Видимо, это раздражало жизнь, и она била всё сильнее и сильнее. А Роза любила её всё больше и больше. Похожие отношения складывались у Розы и с мужчинами.
С женщинами было проще. Она их презирала. За сплетни, за мелочность, за нытьё и вечное недовольство. Подруги любили сливать на неё грязь своих взаимоотношений, будто в помойку. И как ей было относиться к женщинам, если она работала такой помойкой с самого детства? Роза обладала какой-то странной особенностью: ей все хотели рассказать и показать то плохое, что было в других. Сама она об этом не просила, просто умела слушать и мало говорила. С маниакальной настойчивостью знакомые девочки доверяли ей секреты, уродливые и едкие, а она за это их презирала.
При этом странным образом она оставалась весьма добродушна и в каждом старалась разглядеть хорошее, уж слишком настойчиво ей подсовывали плохое. Роза никогда не поддерживала эти прогорклые разговоры, она выдувала дым, красиво складывала пальцы, повторяла «во даёшь!» и продолжала слушать. Грузинка не лукавила, и вправду думала «во, дуры, даёте» и жалела, что не родилась мужчиной, например разбойником или пиратом, во времена, когда люди были чище, солнце светило ярче и ром был крепче.
Розу повод для пирушки удивил. Исход встречи, по её скромному мнению, был непредсказуем. «Как отреагирует Варвара, ведь она главный редактор? Какова толстушка Оксана в торжестве? Расскажет ли Жанна про несчастный случай, учитывая её неуёмное желание материнства, или хватит ума подождать?» — так Роза, манимая запахом свежих открытий, пришла вовремя, хотя обычно опаздывает минимум на полчаса.
Палач и жертва, Роза и Катя, оказались в ресторане за одним столом наедине и ждали остальных. Обсуждали Оксану:
— И кто бы мог подумать? В наше время, когда люди так мало читают! — Катя продолжала нервничать из-за дырки на кофте и своего секрета, ей будто поднесли к уху обезьянку с медными тарелками, в которые животное било с остервенением, достойным особенных почестей. Кате хотелось непременно нарушить молчание, чтобы только не слышать эту медную тревогу. Она знала, что если будет молчать, то невольно попытается разгадать каждый жест, взгляд и звук визави, произнесённый или проглоченный. Она сойдёт с ума в попытке угадать: знает Роза или нет? Катя была уверена, что не выдержит этой агонистической пытки и сама выложит правду, а потом скончается на месте от стыда. Поэтому ей нужно было говорить. Однако Роза была весела и дружелюбна. Как обычно.
Пока что Кате не о чем было беспокоится, но она всё же написала красотке Варваре: «А ты сама где? Почему не заходишь?». Варвару привёз водитель, и она долго просидела в припаркованной машине, прежде чем выйти. Ей нужно было разобраться с рабочими письмами до того, как вечер начнётся. На самом деле ей просто не хотелось никуда идти, она сама не знала почему. Обычно ей нравилось проводить время с институтскими подругами, но волновало какое-то нехорошее предчувствие. Она была самой богатой, успешной и самой несчастной из всех подруг. Этой когда-то доверчивой и забитой девочке с ярлыком «неудачница» со времён института пришлось покрыться ледяной коркой, и только рядом с подругами она позволяла себе немного оттаивать. Подруги, в свою очередь, считали, что только с ними Варвара настоящая, а с другими создаёт впечатление зажравшейся стервы лишь для того, чтобы никто не увидел, как на самом деле она застенчива и ранима. Ведь именно такой они её запомнили и сохранили, даже отодрав обидную этикетку. Но они ошибались. Явление «настоящей Варвары» подругам диктовалось корыстными побуждениями, а отнюдь не желанием снять маску и расслабиться. Варвара желала, чтобы её жалели. Она всё же понимала, что несчастна. А для обожания у неё были совсем другие приятельницы. Несчастной Варвару делало то, что жизнь её была наполнена благами, но лично Варваре они не приносили никакого удовлетворения или хотя бы удовольствия. Жаловаться грех, а выть с тоски охота. Вот супруг — отличный партнёр, богатый и красивый, только жаль на работе всё время пропадает и детей хочет. Или подруги — вроде много их, а близкая одна, Катя. А у Кати пять детей и муж любящий, это отнимает много времени, с такими сложно дружить. А допустим, карьера. Хоть и главный редактор Варвара, да была у неё одна мечта — написать и издать книгу, и чтобы на обложке её портрет, наконец-то прекрасное лицо крупным планом. Подруги знали об этом тайном чаянии — ведь каждой, даже Оксане с доставкой на дом, под грифом секретности время от времени выдавалась на прочтение кипа исписанных полной бессмыслицей листов. Ни одна не осмеливалась критиковать, даже Роза, просто со временем они перестали читать передаваемые в атмосфере великой мистерии рукописи.
Правда, и Варвара учуяла неладное. Однажды она раздала всем пустые страницы с обложкой, но получила в ответ стандартные похвалы. Она продолжала выдавать пустые страницы, а иногда и исписанные проклятиями в адрес подруг, отчасти чтобы не признавать поражение, отчасти чтобы периодически испытывать лёгкое и приятное покалывание в солнечном сплетении, какое испытывают люди, когда дурачат других.
Варвара решила, что теперь пора. Она вошла в ресторан и сделала несколько «выстрелов». Первый был произведен резким движением глаз снизу вверх и ранил девушку-менеджера. То был смертельный взгляд-приговор: ничтожество. Второй выстрел больно задел гардеробщика. Для этого она всего лишь пару секунд смотрела на его лысину, отвернулась и не сказала элементарное «спасибо», стряхивая драгоценную шубу в руки. Еще несколько пикантных взглядов-пуль она бросила, пока шла к столику: смотрите, завидуйте, вам до меня далеко. Но вот она увидела подруг и спрятала оружие, приподняв уголки чётко очерченного рта.
Как только Варвара всех расцеловала, не дотронувшись губами ни до одной щеки, в ресторан ворвалась её соперница Жанна. Она много улыбалась и пожимала плечами — от этого у неё лет с двадцати пяти появились мелкие морщины вокруг глаз и губ, из-за которых она раз в час доставала из сумочки ролик с запахом розмарина, чтобы прогладить им кожу. Если Варвара была успешной русской стервой, которая как бы собирала дань со всех окружающих за то, что ей пришлось так долго карабкаться по карьерной лестнице, то Жанна была похожа на приветливого американца, тоже успешного, но старающегося быть своим в доску. Жанна умела видеть, что людям нужно, и давать им это, поэтому рядом с ней подруги чувствовали, будто приехали к бабушке на дачу, и в гостиной пахнет её жирным кремом для рук, и хочется пить травяной чай. В общем-то, все любили и ждали Жанну. Но она собиралась на вечер с чувством тревоги. Конечно, не пойти у неё и мысли не было — надо же поздравить лучшую подругу с триумфом. Однако дело в том, что был и у неё маленький секрет. Ей мерещилось, что она им воняет, — хранить секреты Жанна не умела, да и не собиралась. Она во всём признается — но только не сегодня. Сегодня ей хотелось, чтобы ничто не отвлекало от главного. От Оксаны. Но это была лишь отговорка, чтобы не признаваться, не сшибать себя с ног тем, что произошло, — событием, шлейф которого будет тянуться за Жанной долгие годы.
Шуша. С неё-то всё и началось, с этой пахнущей индейкой и мармеладом девочки, всё полезло наружу. В голове жужжали одни и те же мысли, не давая замечать красоту вокруг: «И зачем я тогда позвонила Кате? Почему не Оксане? И почему людям так нравится меняться секретами? Как бы: ты мне призналась, ну не будем же так неловко стоять, я тут твой груз тайны держу, на, держи в ответ мой».
Жанна всю дорогу думала о том, что должна радоваться за лучшую подругу, которая в первый раз за много лет вышла на улицу, да и по какому поводу! Сколько раз она пыталась ей помочь, но, оказывается, лучшим лекарством Оксана была для себя сама. Жанна несла с собой на встречу чувство вины, презрение, искреннюю радость, и этот коктейль с душком было сложно вынести. Жанна расцеловала Розу, Катю и Варвару, извинилась и тут же пошла в туалет позвонить Оксане:
— Ну ты где? Я думала ты уже давно тут! Я не продержусь без тебя и пяти минут, ты же знаешь, как из меня против воли вылетают секреты!
— Захожу.
К столику красавица и чудовище подошли вместе. А я, скромный автор, подошла к тому, с чего начала, — к Варваре, которая сжимала кулаки и продавливала ногтями волны на ладонях, к пяти женщинам, сидевшим за столом.
Все отметили, как Оксана прекрасно выглядит. Начался разговор о пустяках, прикрывавший мучительное любопытство, рвущееся наружу, бьющееся, как птица в клетке. Кто-то запивал его прозрачной водкой, как Варвара. Кто-то отвлекался пряными закусками, как Роза. И она же с обычной непосредственностью спросила:
– Так, ну колись, с чем тебя поздравлять?! Давай все подробности!
Четыре пары глаз вонзились в женщину. Из них только одна голубая пара — Варварина — не готовилась изобразить удивление, остальные уже знали про книгу. Но даже несмотря на это, абсолютно всем не терпелось послушать, что и как расскажет Оксана. Она улыбнулась, опустила глаза, стала теребить салфетку пухлыми руками и что-то невнятно пробормотала.
— Что? — хором крикнули подруги.
— Да, я не ожидала, но так вышло! — и она испуганно посмотрела на красные губы Варвары. Она сама не ожидала, что в момент, который она ждала всю жизнь, она будет бояться — а не желать — зависти.
— Поздравляю от души с публикацией, — красные губы улыбнулись так, что холодно стало даже скорпионам в пустыне, а белая рука истерично взмыла вверх в дуэте с очередной рюмкой водки, — за твою книгу!
Все выдохнули и тоже с облегчением выпили. Посыпались, как мелкий град, миллионы вопросов: а сколько заплатят, какой тираж, как она, обычный программист, да смогла, о чём книга, кому она даст первый автограф… Варвара не принимала участия, она позволила Оксане ровно три минуты наслаждаться всеобщим вниманием, а затем откашлялась:
— Девочки, но ведь нам есть ещё кого сегодня поздравить!
Роза сверкнула огромными глазами и прошипела:
— Не вздумай!
— Ну почему же, раз у нас сегодня такой приятный вечер, когда ещё все вместе соберёмся!
— Нет!
— Поздравим и Розу! Она выходит замуж!
И тут же всё внимание переключилось на грузинку. Как? Когда? И самое главное — кто он? Тучка с градом вопросов переплыла от головы жидких волос Оксаны к пышным чёрным кудряшкам Розы. Ей сегодня совсем не хотелось сообщать о свадьбе. Роза знала, что этот день — день Оксаны и только её. Роза в принципе не собиралась делать из предстоящего события собственно событие. Но Варвара случайно узнала, когда подвозила её в прошлую субботу до центра. «И как можно было не догадаться, что она проболтается, чтобы…» — Роза вспылила от собственной непрозорливости и тут же выдала:
— Варварочка, но вместе с прекрасными событиями в наших с Оксаной жизнях, мы не можем позабыть и о трагедии, что произошла совсем недавно с тобой.
«Американец» Жанна от неожиданности поправила очки. А Роза хладнокровно продолжила:
— Умерла твоя Шуша, бедняга, тебе наверно сейчас так нелегко!
— Шуша?! — и Варвара вонзилась глазами-пулемётами в Жанну, — Как? Когда? Я же тебе её оставила всего на одни выходные! Растяпа ты нелепая!
Шуша была лучшей подругой Варвары, не считая Катю. Варвара трепетно относилась к собаке и любила с ней поболтать, а иногда и посоветоваться. Но в гости приехал племянник, у которого аллергия на шерсть, и Варвара отдала на три дня Шушу Жанне. Она, конечно, с большим удовольствием бы оставила её у Кати, но надо было признать, что Шуша любила оставаться именно у Жанны, а вот Катя брать Шушу к себе не любила совсем — лишняя ответственность выводила её из себя. Зато Жанна с Шушей с удовольствием гуляла три раза в день, пускала спать на кровать и баловала собачьими лакомствами под грифом строжайшей секретности — Варвара держала лучшую подругу, как и себя, на диете.
У Жанны дрожал подбородок, слёзы катились по лицу. Рука машинально потянулась за роликом с розмарином.
— Я не виновата, это случайно получилось!
— Ты вечно говоришь, что не виновата, извиняешься, хочешь всем нравиться! А на самом деле всегда виновата только ты сама! Раздолбайка! Ненавижу! — Варвара вышла из-за стола. А вслед кинула:
— А ты, Оксана, молодец! Не зря сиднем дома сидела и плесенью покрылась! Поздравляю!
Жанна направила уничтожающий взгляд на грузинку Розу:
— Спасибо!
Оксана почувствовала подвох в спокойном тоне с каким это было сказано:
— Жанна, нет! Не надо!
— Но ведь раз уж мы упомянули, правда, не помянули, что же это мы — она быстро сделала глоток водки и сморщилась — Шушу, может, вспомним и твоего мужа, или вернее сейчас сказать первого мужа? Вспомним, какой он был верный и хороший, не считая случая с Катей?
— Что ты несёшь?
Катя, как только услышала эту фразу, грохнулась в обморок. Оксана ринулась опрыскивать её водой. Роза резко встала, опустошила рюмку, может, в память о Шуше, и хрустнула огурцом — но это уже точно только для собственного удовольствия.
— Постой! — Оксана сделала слабую попытку вернуть Розу и всё рассказать. Но её невнятное блеяние не долетело до ушей с золотыми обручами. Зато уши Жанны были под боком.
— Слушай, она ведь теперь невесть что подумает! Для Кати враньё — смертельный позор, а по мне так и вообще секрет этот не стоит и выеденного яйца. Подумаешь, сто лет назад она прикрыла Розиного мужа. И вообще, он обратился к Кате, так как знал, что она не выдаст. Да может он сюрприз хотел сделать!
Тут Катя пришла в себя и открыла глаза:
— Нет, он ездил к другой женщине тогда. Я проследила.
— И что ж ты молчала? — возмутилась Жанна.
— Вот. Тебе бы тоже не помешало постигнуть это нехитрое умение.
— Опять же неизвестно, что это была за женщина, — Оксана пыталась оправдать давно умершего и никогда не занимавшего важного места в её жизни мужчину. И внезапно заревела:
— Мне просто хотелось поделиться с вами моей первой настоящей рааааааадостьюуууууу…
Жанна с Катей переглянулись и стали ее утешать. Катя по привычке, а Жанна, потому что буквально почувствовала, как висит над пропастью — над пропастью между ожиданиями Оксаны от этой встречи и неприглядной реальностью.
Попрощавшись с подругами и выходя из ресторана, Оксана подумала, что ничего не изменилось: никто не стал относиться к ней по-особенному или больше уважать. Варвара так же её презирает, Жанна любит, Катя зачем-то жалеет, а Роза… да тоже презирает. Она осталась толстой и некрасивой, а мужчина мечты по-прежнему гуляет где-то далеко. Просто она написала книгу, которую хотят читать.
И вдруг невыносимо тоскливо ей стало от этого вечера, который она так ждала. От этих пустых ссор, людей, огней. От выпитой рюмки, которая не принесла никакого удовольствия, кроме лёгкой изжоги и ощущения неприятной сухости во рту.
В ней вырос капризный ребёнок, который не получил обещанной деревянной лошадки на Новый Год, капризный подросток, которому не разрешили купить джинсы, капризная женщина, которой подарили дешёвое украшение, капризная дочка, на которую мать всё время смотрит не так. Они в ней росли и пухли под слезами, как сухое полотенце, которое из белого сморщенного комочка вдруг разворачивается в полноценную тряпицу пятнадцать на пятнадцать. Этому хору было так дружно и тепло вместе выть и стонать! Оксана не заглядывала прохожим в глаза и не любовалась витринами, она злобно пинала сапогом снег, проклиная дворников, которые плохо убирают улицы.
И тоска так росла в ней, так множилась, что в какой-то момент — да не в какой-то, а точно тогда, когда Оксана спускалась в последний подземный переход по дороге домой — лопнула и вылилась за пределы Оксаны,. Она остановилась и вытерла рукавом шубы лицо.
«Просто я написала книгу, которую хотят читать. Но, чёрт побери, этого достаточно!» — и она улыбнулась, улыбнулась слепой улыбкой под слезами, которые как текли, так и текли, и продолжала улыбаться до самого конца этого рассказа, пока не дошла до дома, не повернула холодный ключ — и зачем было снимать шерстяную перчатку? — пока не повесила уже не затхлую, а свежевыгулянную мягкую шубу в шкаф, пока не согрела руки о чашку с какао, пока не села на плюшевый диван в любимой пижаме из флиса и не написала: «Пять женщин сидели за столом в уютном ресторане и пили водку».
