Максимум
— Ишь, как пулемёт строчит, — заметил дядя Вася, глядя, как юный кот часто-часто работает язычком над блюдцем с молоком.
— Вот так и назовём его — Максим! — объявила Варя. — Будут у нас Максим и Жаконя!
— Жако! Жако! Хороший Жако! — отозвался из комнаты попугай, папин любимец.
— Глядите, как бы ваш Максимка не застрочил на зуб вашего Жаконю, — покачал головой дядя Вася.
— Не застрочит, мы будем начеку, — пообещала мама и подлила в блюдце ещё молока. - Варя, проверь клетку.
Варя само собой сначала почесала Жаконе макушку. Прекрасная, сероголубая птица в ответ нежно пригладила светлые варины брови бархатночёрным клювом, приговаривая «Варя хорошая.. Жако хороший...»
***
Так, кажется, недавно слышал кот этот дружелюбный гул голосов. Так было тепло тогда — везде-везде, куда бы он не присел и не прилёг — везде так явно чувствовался нагретый солнцем пол, стены, кресло, тёплый бок хозяйки — всё равно какой — старшей или младшей. Руки у людей тогда были тёплые, мягкие, ловкие - пальцы ерошили шерсть, а у него в горле в ответ сам собой рождался звук удовольствия.
А как пахло, как же вкусно и сладко пахло от кастрюлек, сковородки — пахло счастьем! Теперь-то кот это понимает.
Так недавно и так невозвратимо давно.
Теперь кот не смог бы решить, что хуже — голод или холод? Сыто больше не было никогда, а немного потеплее иногда — если раскалялась бочка с трубой, куда хозяева клали всякий хлам вроде бумажных кирпичей или ещё что-нибудь.
Максим подползал поближе к горячему, но хозяйки отодвигали его: «Сгоришь, куда? И нас спалишь всех».
Он помнил, как тоненько выла старшая хозяйка, невыносимым звуком «украли, украли» , старший хозяин повторял рокочуще «дрова, дрова...» И с тех пор холод был таким же мучителем, как голод. Руки у людей стали холодными, жёсткими. Когда младшая хозяйка запускала пальцы в котовую шерсть, надеясь найти тепло, Максиму казалось, что по нему ползают ледяные блохи. Как ни сворачивайся, как ни поджимай внутрь лапы — всё мёрзнет.
Да и шерсть - что с ней только стало... Везде теперь плешины, чем дальше, тем больше.
Вот и Жаконя сидит полуголый, нахохлившись, красные перья из хвоста веером на полу клетки. Ему тоже безумно холодно, хотя еда у него есть.
Приходил ещё один хозяин, от него пахло большой водой, как пахло иногда с улицы тогда, давно — когда ещё раскрывали окна. Он рокотал «ружьё, продать..», говорил с Жаконей ласково, как будто всё по-прежнему. И у Жакони появились семечки. Жаль, что кот их есть не умеет.
И зачем они гонят его от Жакони? Кот прекрасно знает, что это тоже кот, но другой.
Тот ещё один хозяин с запахом большой воды — он хороший, когда он приходит, редко - в доме начинается суета и появляется запах еды. Он говорит с хозяйками серьёзно и твёрдо, обнимает их, кот хочет тоже что-нибудь сказать, но мяукать давно не получается, только хрипеть. Все оживляются и кажется, что будто бы становится как раньше. Но еда съедается и печка остывает, и снова холод, голод.
К ледяным окнам страшно подойти, да и не видно ничего — сквозь полосы крест накрест только иней да снег.
Хозяин дядя Вася грубо рокочет: «Зачем они нужны , всех давно съели, одни вы цацкаетесь!» Но хозяйки строго говорят что-то в ответ и запирают Максима с Жаконей в комнате на ключ, когда уходят работать.
В комнате очень холодно, ведь она не топится, от блестящей высокой печи никакого толку. Однажды клетку не закрыли, или замерзшие пальцы младшей хозяйки не слушались её, Максим заполз к Жаконе, и они грелись друг о друга, как могли.
Еле проснулись, когда хозяйские голоса зашумели рядом, и дядя Вася рокотал изумлённо: «Ну надо же, ну надо же».
С этого момента Вася больше не ругал хозяек, и трогал иногда Максима тяжёлой, грубой рукой: «Ах ты доходяга, попугая пожалел... Друг твой, да? »
Но Жаконя всё равно не выжил, холод его добил. Немного не дотянул до момента, когда другой хозяин что-то сделал, Максим услышал «достал дрова», и стали топить большую печь. Стены, пол, - всё стало нагреваться, полегчало всем, а особенно коту. Теперь он не боялся не дождаться хозяек и тёплой жидкости, которую вливали ему прямо в горло из аптечного пузырька.
Постепенно пузырьков стало два, потом три. Максим стал выходить навстречу хозяйкам к двери, вспрыгивать на подоконник, как раньше - ловить тепло лучей, которых становилось всё больше.
Когда в дверь хотела шмыгнуть крыса, Максим сразу точно схватил её загривок и нажал со всей силы. Она обмякла, а хозяйки, особенно младшая, долго приговаривали, какой Максимка замечательный и ловкий котик и как вкусно ему будет теперь.
И как-то всё наладилось. И тепло и еда. Крыс было много, Максим выходил на ступени общей лестницы и только успевал перекусывать им загривки.
Потом вдруг появились ещё коты. И ещё еда, молоко в блюдце.
Стали приходить разные люди — посмотреть на Максима. «А правда, что у вас есть кот, переживший блокаду?» - постоянно слышал он, а хозяйки весело отвечали, что правда и можно погладить. Руки у людей снова были тёплыми, как раньше. «Пусть гладят, чего уж там» - думал кот.
Кот Максим прожил в семье Волгиных до 1957 года, шестнадцать лет.
