Капитан Грин Вудворд, англичанин по происхождению, давно обосновался во Франции. Моря и океаны бороздил с младых лет. Юнгой попал на свой первый корабль, да так и сроднился с морем. Дорос до капитана. Другой судьбы не желал.
Вверенная ему «Санта Мария» бодро ловила парусами попутный ветер. Команда предвкушала возвращение в родной порт после долгого плавания.
- Человек за бортом! – как гром среди ясного небо долетел в капитанскую каюту голос вахтенного.
Грин стремительно поднялся на палубу. На спокойной глади воды что-то темнело. Капитан поднес к глазу подзорную трубу, настроил оптику и в приближенном изображении увидел деревянный плот, скорее всего, обломок палубы, на котором без движения лежало щуплое тело то ли подростка, то ли хрупкой девушки.
- Лечь в дрейф, шлюпку на воду!
Команда слаженно принялась выполнять приказ.
Безвольное тело подняли на борт. Это была девушка. Хрупкое телосложение, обветренная кожа, пересохшие губы, спутанные длинные рыжие волосы. Пульс прощупывался едва-едва. Жива, но без сознания. Перенесли в лазарет на попечение судового лекаря.
До конца дня среди команды только и было разговоров, что о спасенной. Строили догадки, пытались вспомнить недавние шторма, предполагали, где и как мог потерпеть крушение корабль, с которого она каким-то чудом спаслась. И только боцман почему-то злился и ворчал: «Где это видано, бабу на корабль. Беды нам еще не хватало. И надо же, почти у самого дома…»
Капитан писал в судовом журнале, когда в дверь постучали.
- Да!
- Капитан, - на пороге стоял Томас, лекарь, - вам надо на это посмотреть, - он был взволнован и явно нервничал.
Грин отложил перо, поднялся и прошел в лазарет. Девушку устроили в гамаке, прикрыв простыней. С нее сняли лохмотья, в которые превратилась ее одежда, смыли соль с кожи, натерли жиром, чтобы остановить обезвоживание.
- Она понемногу начала глотать воду, - взволнованно тараторил Томас, - но в сознание пока не приходила, и все время бормочет что-то странное. Вот-вот, послушайте, капитан!
Девушка вдруг начала метаться в гамаке и что-то говорить. Капитал склонился к ней, прислушался и различил: «Сожгите меня! Сожгите! Пока не поздно, сожгите меня!» Она повторяла это снова и снова, причем, путая языки, говорила то на английском, то на немецком, то вдруг на совсем тарабарском языке, которого Грин даже никогда не слышал. Затихла так же внезапно. Томас воспользовался моментом и попытался ложечкой влить ей в рот несколько капель воды.
- И вот так с момента, как мы ее приняли на борт, - вздохнул он. – А еще, когда ее обмывали, вот...
Томас приподнял простыню. На бедре девушки отчетливо проступала цифра «12», вроде тату, или, скорее, походило на клеймо или шрамы от вырезания ножом на теле.
- Ничего, думаю, это просто бред от пережитого, - ответил капитан, никак не комментируя рисунок на бедре. - В ее состоянии может быть все что угодно, - резюмировал он и направился к выходу. - А впрочем, будь любезен, не распространяйся об этом среди команды.
- Слушаюсь, кэп!
Спасенная пришла в себя через сутки, но была очень слаба. Кок, почему-то проникся особой симпатией к бедняжке, называя ее так и не иначе, готовил ей персонально бульончики и супы-пюре. На третьи сутки девушка смогла встать на ноги без посторонней помощи. Одежду ей собирала вся команда. Юнга пожертвовал свои парадные холщевые штаны, кто-то выудил из сундука шелковую рубаху, ее можно было завязать узлом на поясе, так как она была слишком длинной. В общем, одежда на девчонке висела, как на вешалке. Но не голой же ей ходить. Сложнее оказалось с обувью. Впрочем, и этот вопрос решили, как-то перекроив чьи-то парусинки.
Капитан распорядился подать ужин в каюту и усадил девушку напротив.
- Как ты себя чувствуешь?
- Спасибо, еще кружится голова, но уже гораздо лучше, чем на той деревяшке в море.
- Ты помнишь, кто ты? Что с тобой произошло?
- Помню. Я Лана Валески. Училась в Англии. Неделю назад села на корабль, чтобы вернуться к отцу. Он служит в Гамильтоне. Мы попали в шторм, корабль затонул, а я как-то оказалась на обломке палубы. Совсем одна среди моря.
Говорила девушка странно, будто заученными из учебника фразами. Ни эмоций, ни жестов, ни мимики. Фарфоровая кукла, ей Богу. Это смущало капитана, но он списал такое поведение на стресс. Все же девчонка многое пережила, оказавшись практически на пороге смерти.
Ужинали молча. Лана ела понемногу, отдавая предпочтение фруктам, много пила воды. Капитан наблюдал за ней. Что-то его все же смущало. Была в ней какая-то загадка. Но вот причин не доверять вроде не было.
Расположить ее до конца плавания он решил там же, в лазарете. Больных на корабле не было, все равно гамак пустовал. У лекаря своя каморка, так что вполне приемлемый вариант. Лана не возражала.
Пролетели еще два дня. Жизнь на шхуне вернулась в прежнее русло. Девушка редко попадалась кому-то на глаза, поэтому матросы утратили к ней всякий интерес. Даже боцман смягчился, гладя на это тщедушное создание, когда она, словно тень, поднималась на палубу подышать свежим воздухом. Вечером капитал приглашал ее составить компанию за ужином в его каюте, но собеседницей она была той еще, больше молчала, робко глядя в пол. На вопросы отвечала односложно, добиться от нее рассказа, хотя бы об отце, так и не удалось. И Грин совершенно охладел к случайной пассажирке.
Таким образом, через неделю ее будто и не существовало на шхуне. И только кок любезно продолжал готовить супчики специально для нее.
Утром седьмого дня Грин увидел Лану на палубе. Она стояла на корме в пол-оборота, держась за канат, запрокинув голову назад. Рыжие волосы за неделю приобрели блеск, в зеленых глазах сиял некий внутренний свет. Казалось, она была счастлива.
Вечером капитан снова пригласил девушку на ужин. Он наблюдал за ней. В этот раз она не казалась ему фарфоровой куклой, появилось в ней что-то живое, настоящее. Она смеялась его шуткам. Даже попыталась пошутить сама – на вопрос, сколько ей лет, ответила: «Пока сто двадцать!» Если так дальше пойдет, может, удастся разузнать о ней что-то подробнее. На том они и расстались. Лана ушла в лазарет. Жизнь на корабле шла своим чередом. Капитан проверил вахту, поговорил с боцманом, вернулся в каюту и раскрыл судовой журнал.
А к полуночи вдруг грянул полный штиль. Паруса обвисли бесполезными тряпками. Вода за бортом перестала дышать, замерла, как мертвая. Будто шхуна попала в некую дыру в пространстве. Боцман встревожено смотрел на звездное небо без единого облака. На горизонте кровавым пятном сияла луна. Кэп вышел на палубу. «Как минимум сутки пути потеряем. А ведь все шло так хорошо», - подумал про себя, но вслух ничего не сказал. Только прислушался к зловещему шепоту воды у ватерлинии и старушечьему скрипу рангоута, развернулся и скрылся в каюте.
Грин Вудворд, морской волк, большую часть жизни бороздивший моря и океаны, переживший тысячу штормов и неурядиц, капитан марсельской шхуны «Санта Мария», следующей курсом из Гонконга в родной порт, снял китель, аккуратно разместил его на манекене в углу каюты, почему-то поправил фуражку, лежащую рядом на столике, и, не разуваясь, прилег на лежанку. Закрыл глаза. Сон не шел. Ощущение тревоги липкими щупальцами охватывало сознание. «Сожгите меня, сожгите!» - почему-то всплыли в памяти слова Ланы, которые она бормотала в бреду, а еще ответ про 120 лет и цифра, вырезанная на ее бедре.
В это время в лазарете бледная, как смерть, Лана лежала пластом в гамаке, глядя в потолок безумными глазами. Шевелились только губы, плетя заклинание. Из глаз катились слезы, но ею владели силы, которые она не могла победить. «А ведь просила сжечь… когда же я найду спасителя?»
Шквал обрушился на судно в пять утра. Свисток боцмана и зычный рык «Свистать всех наверх» утонул в реве первозданной стихии. Шхуну накрыла гигантская волна. Рухнула мачта, придавив рулевого и развалив штурвал. «Санта Мария» медленно, но верно кренилась на бок, команда металась по палубе, крики боцмана заглушал рев воды, матросы сдирали руки в кровь, хватаясь за канаты. Капитана креном скинуло с лежанки и впечатало в стену каюту.
В считанные минуты корабль сгинул в пасти бездонной пучины, увлекаемый гигантским водоворотом.
К рассвету водная гладь успокоилась, лишь обломок палубы качался на поверхности. На импровизированном плоту распласталось хрупкое тело то ли подростка, то ли молодой девушки. Набегающая волна обдала брызгами плот, и линии татуировки на бедре «бедняжки» вальяжными змеями начали извиваться, переползать, образуя цифру «13».