Ликует пламенное сердце, когда спешит Сет к брату от границ Та-Кемет, вновь повергнув в прах врагов благословенной земли. Сияют глаза Осириса лишь для него, лишь на него глядят с любовью. Во всякое время дня и ночи ждут Сета в золотом дворце. Скорее добежать, долететь, песчаным вихрем взметнуться по мраморным ступеням. Обнять гибкое тело, целовать яркие губы, смотреть в смеющиеся глаза. Увлечь брата в огненную бездну, где лишь страсть, сжигающая двоих.
Гложет нетерпение, гонит Сет колесницу, не жалея коней. Звонкой россыпью летит перестук копыт, грохочут колеса по каменным плитам. Не замечает Сет, как тихи и пустынны улицы Вечного города, словно перед бурей затаилось в страхе все живое. Безмолвием встречает его золотой дворец. Не звенят струны кифар, не слышно в просторных залах веселых песен, лишь ветер полощет белые занавеси, да тихо плещет вода в край бассейна. Снуют пестрые рыбы, тычутся губами в тонкие пальцы, выпрашивая угощение. Всего три шага – и коснуться, подхватить с бортика легкое тело, обнять так, чтобы перехватило дыхание, прижаться губами к губам, раскрыть их поцелуем – жарким, манящим, всмотреться в глаза, что ярче листьев лотоса – ты рад ли мне?
Покорно раскрываются навстречу нежные губы, но нет в поцелуе радости встречи. Горек поцелуй, как пыль с погребальных одежд, и стынет в зеленых глазах тоска. Что случилось? Отстраняется Осирис, снимает с плеч горячие ладони брата, берет его за руку и ведет – сквозь колышущиеся занавеси, мимо треножников с благовониями, на террасу, что, подобно скале, нависла над площадью. Молчит. Смотрит, будто в последний раз – и отворачивается.
– Скажи мне, что ты видишь, брат?
Безмолвна пустая площадь перед дворцом, до краев залитая жгучим солнцем. Только ветер гуляет по ней, несет колючий песок. Не понимает Сет – на что тут смотреть?
Качает головой Осирис.
– Смотри дальше, – и разворачивается земля перед ними до самого горизонта. Занесенные красным песком каналы, высохшие посевы, брошенные дома – все разом видит Сет. И ветер, что треплет мертвые листья пальм, гонит пыльные вихри по растрескавшейся земле.
– Та-Кемет гибнет, – нет жизни в голосе Осириса, шелестит он едва слышно сухой травой на ветру. – Убивает ее сила пустыни.
Ни слова не может сказать ему Сет, словно разом выдуло из него жарким ветром все мысли и речи, оставив лишь пустоту.
– Я – царь Та-Кемет, брат. Сила моя – сила жизни. Щедрой рукой дарю я ее земле, чтобы цвела и зеленела долина Нила. Твоя же сила – огонь. Иссушающий зной, губительный хамсин, что не ведает жалости. Чем сильнее ты любишь меня – тем быстрее умирает Та-Кемет. Я в ответе за нее.
Не может принять этих слов неистовый Сет, не хочет понимать. Это ложь, клевета, черный навет, что выполз из тьмы Дуата, из обители демонов ночи! Чей подлый язык сказал такое? Вырвет его сердце Сет, разорвет в клочья, раскидает по пескам пустыни! Кто посмел?! Тянет он руки к брату, но отшатывается Осирис, хватают пальцы пустоту.
– Прости, – катятся по щекам слезы, прозрачными каплями разбиваются о мрамор плит. Треплет знойный ветер светлые пряди, все тише некогда звонкий голос.
– Прости, брат…
Бросается вперед Сет – схватить, остановить, удержать! Но лишь шелест тростника рассыпает по террасе горячий ветер, лишь край белых одежд задевают пальцы – и нет рядом Осириса, ищи не ищи его, зови не зови…
***
Истлевают травы, чернеют пески и камни под ногами Сета, дрожит маревом раскаленный воздух. Страшен гнев повелителя пустыни.
Один взгляд в полыхающие багровым глаза – и молча распахивает сумрачный Анубис перед ним врата Дуата, не спрашивая, отчего пришел в неурочный час огненный бог. Идет по царству тьмы неистовый Сет – и бежит впереди него стена огня, разгоняя вековечный мрак. В ужасе прячутся порождения ночи в прибрежных зарослях, не смея вздохнуть. Ярче костров горят глаза разъяренного бога, и негде укрыться от их взгляда – пеплом осыпается тростник. Красными станут сегодня воды Великой реки от крови, алым окрасят борта солнечной ладьи. С воем разбегаются демоны, нет воинов, равных Сету, в обоих мирах. Не с кем сойтись ему в поединке, выплеснуть злую обиду. Горит яростный огонь в вековечной ночи, пылает в глазах Сета, жжет сердце, не знавшее поражений. Судорогой сводит пальцы – вцепиться, разорвать в клочья белоснежные одеяния, вонзить когти, оставляя рваные раны! Изломать, искалечить безупречное тело, залить кровью светлые пряди, чтобы навсегда закрылись глаза брата – брата, посмевшего отвергнуть! Но встает в памяти полный муки зеленый взгляд – и с глухим воем падает Сет на колени, вцепившись руками в волосы. Ни разу не плакал неистовый Сет от начала времен – ни от боли, ни от страха, ни от горя. Ничего не боялся он в жизни – кроме, как оказалось, этой потери. Неужели и впрямь – все, и никогда более не обнимет он Осириса, не прикоснется к шелковой коже, не поцелует нежные губы? Пусть горит Та-Кемет, пусть заносит хамсин поля и каналы, пусть гибнет все живое – нет ему дела до смертных в его горе и жажде!
Ушла с небосвода солнечная ладья, вновь опустилась на землю темнота. Сколько дней прошло, сколько ночей? Не считает их Сет. Пыльной бурей, горячим ветром бродит он по пустым дорогам. Давно ли стали пустыми дороги Та-Кемет? Не звенят в ночной тиши голоса жизни. Заносит красный песок оазис, печально шуршат на ветру сухие листья. По капле сочится вода родника, недавно питавшего озеро – нет больше озера, скрыли его пески, умолкли на зеленых берегах пестрые ибисы. И не отражается, как прежде, в воде улыбка Осириса, склонившегося за лотосами – не украсит больше венок волос Сета.
Молча сидит Сет возле родника, бездумно пересыпает песок в пальцах. Каждый день без Осириса – как год. Кажется, все сейчас отдал бы он за один взгляд, один поцелуй – только некому отдавать. Молчит пустыня. И черное небо молчит, лишь перемигивается глазами звезд. Видят звезды то, чего не видит Сет, улыбаются. Ни шороха, ни звука шагов – лишь невесомо касается волос знакомая рука. Уж не сон ли? Нет у ночных мороков власти над огненным Сетом. Значит не морок, значит правда стоит перед ним брат – на мертвом песке, бывшем когда-то живой травой.
– Зачем ты здесь?!
Смотрит Сет в зеленые глаза, и вновь разгорается утихшее было пламя. Не умеет склоняться бог-воин перед чужой волей, не умеет подчиняться, не умеет просить. И прощать не умеет, жжет сердце обида. Слово Осириса – тверже базальта, не изменит он решения. Жизнь Та-Кемет ему – важнее всего, не позволит он больше любить себя, убивая землю. Зачем пришел? Словно шелест тростника звучит тихий голос в ночном безмолвии.
– Любишь ли ты меня, брат?
Не умеет лгать неистовый Сет.
– Люблю.
Словно ядовитыми шипами ранит сердце эта любовь.
– Любишь ли так, как я? – и ложатся ласковые руки на плечи, как прежде.
Лишь горше мука Сета от этой близости. Вспышкой темного огня рождается в сердце замысел – подлый, бесчестный – и рассыпается бессильно пеплом. Не одолеть ему Осириса, не принудить силой – равны братья могуществом.
– Зачем спрашиваешь?
Течет вокруг сила Осириса, колышется прозрачной волной, обнимает.
– Не мог я прежде дарить тебе свою любовь. Лишь твою принимал, отдаваясь.
Молчит Сет, будто кончились в мире все слова. Горькая правда в речах Осириса. Привык он брать, не спрашивая. Видел в глазах брата свет, знал, что любим – а ни о чем другом не задумывался.
– Иссушает землю Та-Кемет огненная страсть. Позволь теперь мне любить тебя – прольется моя любовь живительным дождем, встанут из пепла молодые побеги, вернется жизнь на берега Великой реки.
Словно прохладная вода обнимает тело, течет, скользит, завораживает. Гладят его руки Осириса, разбирают огненные пряди волос, сжимают в объятиях.
– Позволь…
Никогда не склонял головы неистовый Сет, никогда не чуял чужую силу – так. Касается губ теплое дыхание, и тянется он навстречу – слепо, отчаянно, не думая. Хочется ему кричать “Возьми! Все бери – тело мое, душу, силу, что хочешь делай, только не оставляй, не уходи больше!”
Звенит вокруг воздух, поет голосом самой жизни. Волна за волной накатывает, накрывает, подхватывает, тянет за собой в глубину. Тонет в любви Осириса неистовый Сет, в ласковых прикосновениях, в поцелуях, в объятиях, что держат надежнее медных цепей.
Никогда не испытывал он на себе силу брата в полной мере – сдерживал ее Осирис, позволяя вести. Думал всегда неистовый Сет, что любовь – страсть, огненный вихрь, в котором двое сгорают. Никогда не было – так. Чтобы смотреть – вверх, чтобы не он держал – его держали, чтоб отзывалось тело дрожью. Льется на него сила Осириса, нежит, ласкает, смиряет яростный огонь. Растворяет обиды, уносит мысли – одну любовь оставляет, бескрайнюю, как предвечный океан. Впервые в жизни подчиняется неистовый Сет, сам, доброй волей вверяет власть над собой чужим рукам. Не силе чужой подчиняется – любви. Плещется вода озера у его ног, шелестит по берегам зеленый тростник – поет извечную песню, гимн всему живому.
***
Благословенна земля Та-Кемет. Хранит ее сила Осириса, и ярче полей Иалу цветет долина Великой реки. Когда же задувает горячий хамсин из пустыни, несется по ветру красный песок – прячут люди лица под пестрыми платками, закрывают плотнее двери жилищ, склоняют головы. Значит снова вернулся нетерпеливый Сет в золотой дворец, и, смеясь, уступает Осирис его любви. Жаркими будут ночи братьев, и долгих четыре месяца будет дуть хамсин. Но знают люди: утихнет, отпылает огненная страсть, и сменит ее нежность.
Сменят братья друг друга на ложе, и вновь разольются воды Великой реки, побегут по каналам, возвращая жизнь иссушенной земле. Вновь зацветет Та-Кемет, прославляя своего царя, и будет так, пока стоит мир.