Что это такое? – спросите вы, конечно. А автор вам ответит: это объявление о найме на строительные работы с припиской «Ирландцам не беспокоиться». Казалось бы, вот странно так странно увидеть такую приписку в Америке. Не негра, не индейца просят не беспокоиться, а… ирландца.
Ничего странного, пояснит вам автор. В Америке середины XIX-го века самым угнетенным сословием были как раз не негры, и не индейцы, а англо-говорящие католики ирландцы.
Они прибыли в Америку, пытаясь спастись от голода в собственной стране. Изможденные до последней степени, одетые в тряпье, ирландцы сходили с трапов пароходов, прижимая к себе молчаливых детей, в чьих глазах прочно поселился ужас голодной смерти. Дети молчали потому что давно поняли, что плакать бесполезно.
Однако, благословенная Америка встретила их неласково. Прямо в портах эмигрантов встречали пикеты недовольных нативистов (борцов за мононациональность Америки), выкрикивающих враждебные, а порой и оскорбительные лозунги. В местных газетах широкими тиражами расходились унижающие шаржи на ирландцев.
Среди промышленников, строителей и скотоводцев прочно утвердилось мнение, что взять ирландца на работу - значило подорвать государственный строй собственной страны.
- Они пьяницы все до одного! – захлебываясь слюной кричал на городском собрании вице-мэр Чикаго. – Посмотрите на их дебильные хари! Они же все недоумки. Посмотрите на их женщин! Они распутны и бесстыдны! А их вера! Что они несут сюда, в нашу свободную страну? Мракобесие Ватикана? Не бывать этому!
Под своды городской ратуши ворвался хор многих голосов:
- Не бывать!
- Не давать им работу!
- Да!
- Не пускать их в школы!
- Да!
- Не подпускать их к своим детям!
- Да!
- Они насилуют наших женщин!
- Не-е-е-ет! – в едином порыве застонал зал.
- Они воруют и убивают!
- Не допустим!
Все это происходило в 40-х годах XIX-го века. Ирландцы вынуждены были защищаться. Они сбивались в банды и группировки, вооружались, чем попало и, не мучаясь излишками совести, откровенно били по морде тем, у кого глотка орала громче остальных. Классическая ирландская церковь с первых же дней противопоставила себя протестантской американской.
«Погрузите всех ирландцев на один паром и утопите его в океане. И вы полностью избавитесь от преступности в стране», - на полном серьезе советовал президенту видный политический деятель своего времени.
И продолжалась подобная травля вплоть до Гражданской войны. Вот тут-то правительство и обратило внимание на отчаянных ирландских парней, готовых за один косой взгляд в свою сторону снести голову любому наглецу. Так на свет появились знаменитые «Дикие бригады», состоящие из рослых рыжеволосых богатырей.
«Дикари» проходили сквозь позиции южан, словно горячий нож сквозь сливочное масло. За крупами их коней не оставалось никого, кто мог бы потом связно рассказать об ужасе, настигшем южную армию посреди ночи.
Так ирландцы кровью добыли себе свободу и уважение. После окончания Гражданской войны капиталистический мир открыл ворота для армии ирландских рабочих.
***
Вечер в Чикаго подкрадывается неожиданно, как котенок на мягких лапках подкрадывается к своей хозяйке. Вроде бы только что солнце заливало гостиничную комнату, как уже в стекла мягким плюшевым одеялом падает велюровая ночь.
Белла сидела перед зеркалом и внимательно рассматривала собственное отражение. Она ждала Мэдса, с которым должна была пойти в ирландский салун, где подавали великолепное красное пиво с бархатистым вкусом. А после восьми вечера начинались танцы.
Они ходили в этот салун уже третью неделю подряд и всякий раз Мэдс спрашивал Бэллу, почему она одевается неизменно в черное платье. Поначалу она лишь загадочно улыбалась, но сегодня решила открыть своему кавалеру правду. О том, что платье ее – это не прихоть, а траур по погибшему в огне Полу.
- Мэм, - в дверь раздался стук и Белла узнала голос негритенка, - к вам голубоглазый джентльмен.
Молодая вдова грациозно поднялась со стула и отправилась к выходу. Мэдс ждал ее как обычно на улице, сняв картуз, и теплый ветер ерошил его рыжеватые волосы. Завидев Беллу, он искренне улыбнулся, склонился в шутливом полупоклоне и согнул руку «калачиком», приглашая даму на прогулку. На это Белла сделала такой же шутливый книксен, подхватила кавалера под локоток, и они степенно двинулись по улице, словно пара зажиточных буржуа.
Ирландский салун, встретивший их, не отличался изысканностью. Однако, пиво в нем варили отменное, а свиные отбивные были всегда мягкими и нежными. А уж фирменный яблочный пирог жены хозяина салуна, так и вовсе стоил того, чтобы проехать ради него половину Чикаго.
Белла с Мэдсом зашли в пивную аккурат к началу танцевальной программы. Пользуясь этим, ухажер Беллы тут же увлек свою спутницу в середину зала и закружил ее в ритме задорного ирландского «фолка». Веселую вдовушку настолько захватили и музыка, и напор ее ухажера, что она напрочь позабыла об обещании, данном самой себе рассказать Мэдсу свою историю.
Когда музыка закончилась, возница провел Беллу к свободному столу и сразу же сделал заказ симпатичной жизнерадостной девчушке с соломенными косами и огромными серыми глазищами. В ожидании, когда перед ними поставят две деревянные кружки, наполненные до краев свежим пенным напитком, Белла вспомнила о своем решении и аккуратно накрыла ладонь Мэдса своей.
- Мне надо тебе кое-что рассказать, - проговорила она, глядя ему прямо в лицо.
- Нет, - перебил он ее, - это мне надо тебе кое-что показать.
И Белла увидела, как из кармана субботнего сюртука на свет появилась небольшая шкатулка, украшенная незатейливой атласной ленточкой.
- Белла, - торжественно начал Мэдс громким голосом, - согласна ли ты стать моей женой?
Ошарашенная вдова, отправившая на тот свет своего первого мужа, выслушала предложение и обвела зал невидящим взглядом. На мгновение вокруг них установилась оглушающая тишина. Через мгновение зал взорвался рукоплесканиями. Парни подбадривали своего друга, поднимя кружки с пивом, девушки откровенно завидовали Белле. Ведь Мэдс считался одним из самых завидных женихов в округе.
Бэлле не оставалось ничего другого, как только кивнуть в ответ.
И даже на собственную свадьбу Бэлла Бэйл пришла в траурном платье, чем неприятно поразила новоиспеченного жениха. Всю церемонию она не снимала с лица темной вуали, а с рук черных шелковых перчаток. Удивленные гости перешептывались за ее спиной, но она лишь молчала, гордо выпрямившись под многочисленными взглядами.
- Мэдс Соренс, - громко спросил священник, - берете ли вы в жены девицу Бэллу Бейл и обещаете ли вы ей быть верным и любящим мужем покуда смерть не разлучит вас?
- Обещаю, - несмотря ни на что твердо ответил Мэдс.
- Белла Бэйл, - обратился к невесте священник, - берешь ли ты в мужья Мэдса Соренса и обещаешь ли ты быть ему верной и любящей супругой покуда смерть не разлучит вас?
- Обещаю, - также твердо ответила Бэлла.
Фамилию Бейл Бэлла постаралась забыть сразу же после венчания. Как и траурное платье, которое она выкинула на следующий же день. Жизнь молодой вдовы, казалось, вошла в добропорядочную колею и абсолютно ничего не предвещало беды. Молодожены искренне любили друг друга, стараясь каждую свободную минутку проводить вдвоем.
Через год после свадьбы, в 1885-м году чета Соренсов открыла собственный кондитерский магазинчик и друзей-ирландцев за прилавком всегда приветствовала его улыбчивая и доброжелательная хозяйка.
Еще через год, в 1886-м году небольшой уютный домик Соренсов огласили первые детские крики. Малышка Аксель родилась на диво здоровой и крупной. Вся в папу. Она кричала громко и так усердно, словно хотела оповестить весь мир о своем появлении на свет. Счастливый папаша на радостях напоил пивом всю улицу, а его любимая жена только улыбалась, отдыхая после непростых родов.
- Дорогой, - проворковала Бэлла, когда Мэдс поднялся к ней, чтобы поцеловать перед сном, - пожалуйста, сделай мне подарок.
- Все, что угодно, солнышко мое, - растроганно пообещал муж, не помнящий себя от счастья.
- Давай застрахуем жизнь нашей дочери.
Мэдс прижал обе руки к сердцу и наутро помчался в страховую компанию оформлять страховку на пять тысяч долларов.