Я самый скучный человек. Может быть и не среди всех людей, живущих на Земле, но в моем ореоле обитания так уж точно. Последнее приключение, которое нашла на свою задницу, в самом буквальном значении этого слова, случилось, когда мне только-только исполнилось семь лет.
У соседей за забором рос ранет. Маленькие кислые яблочки. Они притягивали меня с неодолимой силой. Я долго боролась с искушением. Я пыталась даже не смотреть в их сторону. Я проходила мимо ранеток со скособоченной шеей, да так — что мама, увидев однажды этот номер — испугалась. Подумала, что её золотой доченьке надуло шейку и теперь её кривит на сторону в самые неподходящие моменты. Вечером я сидела обмазанная скипидаром, он ужасно вонял, а шею кусала шаль из овечьей шерсти. Её связала бабушка в целебных целях из саморучно пряденой пряжи. Как же я её не любила. Шаль, а не бабушку.
То ли нанюхавшись скипидара, то ли решив — дальше так жить нельзя — я отважилась на вылазку.
Улучив момент, когда дома никого не было и у соседей тоже было тихо, подставила к забору скамеечку, с которой дедушка обирал ягодные кусты. Стоять и сгибаться ему уже было тяжело, и он гномиком кружил на маленькой скамейке по всему ягоднику — смородине, малине, крыжовнику.
Так вот — подставила я дедушкину скамейку, залезла на забор и только хотела спрыгнуть, как новенькие сандалии на кожаной, ещё не обтертой подошве, заскользили и я тоже — не спрыгнула, а соскользнула с забора и по забору прямо своей многострадальной попой. Ох … обратно я взлетела и перелетела через забор — и скамеечка не понадобилась. Это позже я узнала из умных книг, что на адреналине человек способен на чудеса. А тогда — эту истину узнала опытным путем — без ученых.
Попа горела. Забор был из неструганных досок. Как наждак прошелся по нежным местам. Потом по ним прошлась с зеленкой мама. Сокрушаясь, как же я так неловко упала с крыльца: «Да что же это такое — как пороблено ребенку стало».
Всё. На этом мои приключения закончились. Или лимит был мал, или, действительно, через пятую точку любая наука более доходчива и выработалось чутье — на приключения и условный рефлекс — подальше.
Но, закон сохранения в природе существует. И меня окружают люди, не столь обделенные его величеством Случай. Заполняют пустоту. Наверное, она их втягивает как черная дыра.
Последнее чужое приключение, которое притянулось ко мне как магнитик к холодильнику, произошло не так давно. Поздно вечером позвонила подруга. Попросила приехать за ней на кладбище. Я — человек закаленный чужими приключениями. Не задавая глупых вопросов: «Куда?», «Что ты там делаешь в такое время?» — быстро собралась и поехала.
Она за оградой была. Сидела на остановке, как кукушка на веточке — «трамвай не ходит, в такси не содют».
Подковыляла ко мне странной походочкой — зомби или не зомби, а похоже, на заднее сидение почему-то взгромоздилась и говорит, чуть пришепётывая:
— Трогай, только на меня не оглядывайся.
Ну, вот и как — после таких слов да не оглянуться? Свет зажгла в салоне, в зеркальце смотрю, а она голову в шарф и воротник втянула — только глаза видны в щель между ними и шапкой и шипит сквозь тряпье:
— Я же тебе сказала — как человеку — не оглядывайся.
Тут мне не по себе стало. «Как человеку» – говорит. А сама кто? Я тут как раз недавно «Мастера и Маргариту» прочитала — помню, как Варенуха в гости в Римскому пришел. Тоже шипел, шепелявил и старался в темный угол забиться.
Антураж ещё тот: темно, кладбище и рядом в машине подруга — сама на себя непохожая.
Но тут водкой пахнуло — как святой водичкой и мне сразу легче стало.
Вурдалаки же не пьют водку?.. Конечно же нет!
И в зеркале не отражаются.
Сразу с меня потусторонний морок слетел. В голове прояснилось.
Говорю: — Хорошо-хорошо. Не буду смотреть. Не беспокойся. Но — история за тобой.
Она как-то нервно хихикнула и буркнула: — Оборжаться можно.
Помолчала, а потом сквозь шарф придушено, невнятно, но очень эмоционально прогундосила:
— Расскажу, куда же от тебя денусь. Только дома. Не та история, чтобы ночью водителю трындеть. Вдруг в кювет съедешь или ещё покруче — вьебешься во что-нибудь со всей дури. Вдруг, блядь, ещё не все «приятное» закончилось и песец — впереди? Вдруг и твоё стерильное — никогда не вляпываться — тут не сработает? Правда, когда тебя вызывала, охуеть как на это рассчитывала.
Я благоразумно не стала делать ей замечание: чтобы не ругалась при мне. Хоть и очень не люблю, когда люди матерятся. Поняла, что она в расстроенных чувствах и себя плохо контролирует. Но, должна признать, рассудила она здраво. Лучше уж дома расспросы вести. Нас ещё в детстве царевичи в сказках учили: «А ты, бабушка, сначала напои, накорми дорожного человека, а потом уж и спрашивай».
Ну и ехали дальше молча. Я на дорогу смотрела, руль крутила, радио слушала, а она сзади вошкалась и как-то странно плямкала губами, подсасывала, причмокивала.
Дома, когда она наконец-то развернулась из пальто и шарфа — кочерыжкой, я увидела причину странных звуков. Ахнула и руками всплеснула — верхняя губа была разбита и уже опухла. Вид был как у жертв пластической хирургии или собственной дури — рыбий рот — ротище.
Подруга в зеркало посмотрела и прошепелявила:
— Да ус, кассавица... Аптеську неси.
Потом, мы на кухне сидели и чай пили. Я, как обычно — из чашки, а она через соломинку швыргала. Ну и рассказала мне, как дошла до жизни такой.
Во всем её порывистая натура виновата. Сидела на работе, скучала и тут вспомнила, что давно умершего друга не навещала. Стала тут её совесть грызть, а это такая зверушка — лучше сразу накормить — чтоб шатуном не бродила, а забралась обратно в берлогу — спать и лапу посасывать. Можно было бы и косточкой задобрить — поеду, мол, на выходных, обязательно. Но, подруга человек настроения — вся на импульсах как Петрушка на шарнирах.
Вот она после работы такси вызвала, чекушку по дороге купила. А закуску покупать не стала. Ни к чему — та и так всегда при ней. Постоянно сумка шоколадом забита — сладкими взятками.
Попросила таксиста, чтобы подождал, предоплату сделала и потрусила по аллейкам.
Пока по кладбищу кружила — могилку искала, пока сидела с другом разговаривала и поминала — стемнело. Поздняя осень как-никак. И когда обратно шла — споткнулась обо что-то в сумерках, упала и губу о венок на какой-то могиле ободрала. Веночки, они ведь только на вид пушистые, цветочные и нежные, а каркас-то жесткий — из проволоки. Кровь идет, она платком губу прижала и скорей-скорей, прихрамывая, ногу-то тоже ушибла — к выходу, к такси.
Таксист её честно дождался, не уехал. Увидел, обрадовался, мотор завел и крикнул весело:
— Ну что — помянули, выпили?!
А подруга уже как раз в свет фонарей вошла и нет, чтобы просто кивнуть — платок от рта отняла и в интонацию шоферу — игриво:
— И выпила, и закусила.
Таксист заорал и по газам дал. Вылетел с кладбища со свистом. Так разволновался, что гипсовую урну на бампер поймал.
Подруга сначала остолбенела от такой реакции, а потом дошло: зеркальце из сумки достала, смотрит, а губы в крови и около рта тоже — кровавые пятна.
Вот посидела на остановке, пришла немного в себя, подумала и меня вызвала. Самого скучного человека — с которым никогда ничего не случается.
Спустя два дня я прочитала заметку в местном желтом листке.
Кстати, а вы любите желтую прессу?
Я очень люблю. Читаю и похрюкиваю от удовольствия. Извращенного, надо признать, но что поделаешь с дурным вкусом? Заряжает на целый день. Нет-нет, да и хихикну, вспомнив особо гениальные пассажи.
Какой накал, какая экспрессия, какая доходчивость! Никаких правил скучной журналистики: давать только объективную информацию без оценок. И правильно. Читателя этаким не проймешь. Нужно зашарашить с размаху, чтобы сразу – глаза на лоб шариками и … Бинго! Джекпот!
Все заметки кричат: «Шок!», «Внимание!», «Секрет!».
Всё прямо с пылу, с жару: «Купите бублички, горячи бублички, гоните рублики, да поскорей…».
А яркость лексики? Продирает читателя до самых печенок.
Там никогда не напишут в простоте «дети», а — «крохи», «малютки», «карапузы», «малыши», ну или на крайний случай, отряхнув от нафталина — «ангелочки».
А заголовки? Это же гениально — сто лет проживу, а такого не придумаю: «Букашки в кашке», «По рюмке — и Бэкхем по колено», «Вырезали аппендицит… стал негром!», «Вампир-педераст», «8 кинозвезд кастрированы бандой-хирургов педерастов», «Врач-лесбиянка зверски насиловала пациенток». Как в песне Шнурова — «Крысы-мутанты в башнях Кремля».
Подозреваемые в преступлениях и преступники — «изверги», «подонки», «выродки», «хищники», «ублюдки».
Преступления — «кровавые», «зверские», «хладнокровные», «дерзкие».
На похоронах — «убитые горем родственники и коллеги»: иначе никак, только «убитые» и все поголовно. Госпитализируют всегда «экстренно», за жизнь идет борьба.
Короче говоря, прелесть что за песня: «Тум бала, тум бала, тум балалайка, тум бала, тум бала, тум балала».
А заметка, которую я прочла, попискивая от восторга, красовалась под заголовком «Кровавая битва на кладбище» с подзаголовком «Таксист-герой, рискуя жизнью, вступил в смертельную схватку с озверевшими сатанистами».
Вот она. Наслаждайтесь. Я не жадная. Всегда рада поделиться <…> с хорошими людьми.
«Вид мужчины шокирует. Он пережил страшное потрясение. Оправится ли пострадавший когда-нибудь от этого кошмара? Или кровавые воспоминания будут преследовать его всю оставшуюся жизнь?
Вечером он подвез на кладбище милую девушку, которая оказалась оборотнем — дьявольской сатанисткой. Банда каннибалов, к которой она заманила невинную жертву, после отвратительного ритуала поедания несчастных живых существ — свирепо набросилась на таксиста. Чудом отбившись от озверевших отморозков, которые варварски разбили ритуальными битами его машину, наш герой вырвался из лап неминуемой и мучительной смерти.
Ведется следствие. Давно пора навести порядок в оккультных бандах. Будьте бдительны. Сигнализируйте о подозрительных происшествиях нашим доблестным органам».