Пахло капустой. Сладковатый, мерзкий, гнилостный запах проникал сквозь ржавые переборки, чавкал под ногами грязевой жижей, вяз в тяжелых клубах махорочного дыма, в немытых телах, в женском растерянном плаче, в сырости нестираных портянок и скрежете зубов белогвардейских офицеров.
Матросы, угрюмые греки и турки, морщились и, совершенно не сдерживаясь, матерились на всех средиземноморских языках сразу - от берберского до арамейского. Да, это корыто времен шипкинского сидения не блистало чистотой и раньше, но сейчас лишние две сотни пассажиров превратили корабль в Ноев ковчег. Ноев, потому как, если в первые часы на корабле плыли люди, то сейчас большинство из них превратились в животных. Кто в испуганных и забитых, а кто и в злобных церберов.
Спастись от липкой смеси вони капусты и страха можно было разве что на верхней палубе. Мартовское Черное море оправдывало своё название и штормило нещадно. Ветер срывал желто-грязную пену с высоких гребней совершенно черных волн и трепал широкую траурную ленту в волосах стоявшей на палубе женщины. Нещадно грохотал где-то в трюме паровик, извергая в небо клубы угольного дыма. Корабль, недопустимо осевший ниже грузовой ватерлинии, проламывался сквозь морские валы, как рабочие сквозь Гиссарлыкский холм – тяжело, медленно и упорно.
Тихие шаги по палубе, и её обняли сильные руки, даря так нужное сейчас тепло.
- Надежда Андреевна! Что ж вы! Идёмте в каюту, простудитесь же! – Сашенька, молодой, но уже опалённый войной двадцатитрехлетний поручик, прибился к ней уже в Крыму. И она была очень рада участию юноши в своей судьбе. Да, ей было отчетливо понятно, что таким образом молодой человек покупал себе шанс на эвакуацию, но… Она могла простить столь малое прегрешение этому совсем еще мальчишке. Окаянные дни на всех ставили своё клеймо, и Сашенька был не самым плохим человеком, встреченным за последние два года.
Надя зябко передёрнула плечами, но не от ледяного стылого ветра, от воспоминаний. Поездка из охваченного Красным безумием Петрограда в Крым, заболевший муж, лютующие по городам и весям голод, вши и тиф, а следом безжалостная испанка, забравшая у неё привычную жизненную опору, мужа. В Крыму – краткое затишье, вечера в офицерском собрании, где она и познакомилась с «милым Алэксандэр», работа в Таврическом университете, но совсем скоро – снова накатывающие на полуостров грязно-серые волны солдат и смрадный чад войны.
А теперь эвакуация. Стамбул, а дальше в Париж. Главное - вырваться из превратившегося в ловушку прежде райского Крыма. Интересно, как там её магнолии. Зацветут ли в этом году? Или пьяное быдло порубит их на дрова? О, Господи! Какая же ерунда лезет в голову!
Обнимающие её руки чуть сжались. Из палубной надстройки, сквозь неплотно прикрытый иллюминатор, до них донеслись приглушенные женские стоны. Все покупали свои билеты по-разному. Кто деньгами, кто связями, а кто-то – вот так.
Не старая еще женщина, скривившись от отвращения и кутаясь в потертый макинтош, спустилась в темное нутро упрямо ползущего к Стамбулу транспортника.
Грязный корабль, грязные люди, грязное время.
Крымский берег давно скрылся в низких непроглядных тучах. Смотреть назад бессмысленно. Жалеть – тем более. А капустная вонь, ничего, можно и потерпеть.
----
Золотой Рог встретил вынужденных путешественников неласково. Турецкие таможенники, совершенно не стесняясь, обыскивали женщин, перерывали скудный багаж, расшвыривая бельё и пожитки по причалу. Надсадно и протяжно орали ослы грузчиков. Офицеры-белогвардейцы, не пропившие еще остатки самоуважения, хватались за оружие, но… Но, наткнувшись взглядами на ряд турок с допотопными карамультуками в руках, с подрагивающими от гнева пальцами и желваками на скулах опускали глаза долу, молча вливались в узкие улочки Каракёй.
В привычную уже вонь немытых тел мощной нотой вплетались ароматы тухлой рыбы, мазутной гари и подсыхающих водорослей. Но даже эта атмосфера была гораздо лучше, чем то, что творилось в коридорах и трюмах.
- Саша, я благодарю вас. Чтобы я делала без вашей помощи.
- О, моя госпожа, поверьте, это для меня ничего не стоит.
Вместе с Александром они вышли на верхнюю палубу, и сейчас наблюдали разворачивающуюся внизу сцену выгрузки. Наблюдали и радовались, что минуют эту унизительную процедуру, - стараниями поручика удалось уговорить капитана довезти их до Пирея.
Резко опустевший корабль отряхивался, как вернувшийся с дождя лохматый пёс. Матросы драили корабль, и мутные потоки воды шумели в шпигатах. Гулко ухала помпа, выкачивая с трюмов и из-под пайол грязную жижу.
Впереди Мраморное море, потом ласковое Эгейское и родные Афины. Сколько счастливых дней провела она там, как приятно будет вернуться в город своего детства. А еще там жила вторая жена отца, и Надежда Андреевна откровенно рассчитывала на её помощь. И так невеликие финансы вынужденной эмигрантки истощились из-за покупки билета Саше, до Парижа их могло и не хватить.
Наконец, последние пассажиры покинули корабль, и тот, протяжно прогудев стравливаемым паром, вышел в Боспор Фракийский.
------
На следующее утро Надежду разбудил стихший паровик и скрип талей. Спускают шлюпку? Зачем? До Пирея почти 400 миль, и эта галоша вряд ли могла пройти их за ночь, а других остановок не предполагалось.
Ответы на свои вопросы она получила очень быстро. Грохот тяжелых ботинок по трапу, мат и настойчивый стук в двери каюты.
- Эй, пассажирка, выметайся!
- Что-то случилось?
- Ещё как. Вы уж точно приехали, – в голосе матроса слышалась издёвка.
- Но позвольте…
- Давай, давай, побыстрее. А ты посиди пока здесь, офицерик. И не дури, – боцман недвусмысленно повёл стволом взведенного револьвера.
Торопливо накинувшую Сашину шинель женщину чуть ли не пинками выгнали на палубу. Увидев, где стоит корабль и плохо сдерживаемую алчность в глазах команды, губы её сжались в тонкую линию. Ну да! Как же! Кто бы мог подумать!
Несмотря на рассветную дымку, устье Скамандра она узнала бы всегда.
Место, где был найден огромный золотой клад. Место славы её семьи, место славы её отца, Генриха Шлимана. Легендарный Илион, Троя.
- Вы воистину были наивны, Надежда Генриховна, отправляясь в это путешествие, – отчество капитан проговорил с издёвкой.
- Я вижу, вы уже обо всём догадались, мадам. Собирайтесь, мы с командой хотим посетить развалины древнего города, и надеемся, что вы побудете у нас гидом. Вы ведь найдёте, что нам показать? – в его голосе отчетливо лязгнул металл.
Не сопротивляясь, Надя спустилась в каюту. Подпиравший переборку боцман, всё с той же издевательской вежливостью, открыл перед ней двери и даже шутовски поклонился.
- Не медлите, мадам Шлиман. Мы ждем вас с нетерпением.
Ни капли не стесняясь наглого турка, женщина скинула шинель и начала снимать ночную сорочку. Ха! Ей еще и переживать из-за жадных взглядов низкого сословия. А Саша? Ну, он к этому и стремился, не так ли? Хотя пока еще и не получил желаемого.
Двое мужчин, не отрываясь, следили за не потерявшей привлекательности женщиной. Пусть кожа её кое-где утратила упругость, но фигура, обычно скрытая бесформенными балахонами или тёплой шинелью, оказалась стройна и подтянута, являя тесное знакомство с гимнастическими упражнениями. В движениях – четкость и никакой растерянности. Казалось бы, смертельная угроза должна выбить обычную женщину из колеи, но она странным образом только сделала её уверенней.
Со дна походного кофра были извлечены толстые чулки, крепкие, рассчитанные на грязь и камни, ботинки, штаны и рубашка песчаного цвета из прочной ткани – впору грузчикам или шахтёрам. На секунду задумавшись, она расплела косу, после чего волосы были быстро собраны в тугой узел на затылке, прихвачены простенькими шпильками и спрятаны под косынкой. Пара грубых краг завершили образ. Видно было, что такой наряд ей привычен, как и манера быстро одеваться.
- Эй, ты? Как там тебя? Альтан? Распорядись прихватить фонари, лопаты и кирки.
Распоряжение было отдано таким властным голосом, что боцман даже не подумал возражать. Стоило ему отвернуться к кому-то, стоящему в коридоре, как Надежда Генриховна быстро достала из кофра простенькое колечко черного обсидиана, слегка поблескивающего в свете тусклой потолочной лампы.
- Наденьте его, Саша, – зашептала она в ухо парня, пользуясь тем, что боцман отвернулся. – Наденьте, и ни в коем случае не снимайте, пока я не скажу.
На верхней палубе царило оживление. Матросы спускали еще одну шлюпку, в неё грузили бочонок с водой и простую провизию.
- А мы уже вас заждались, мадам. Вперед! – капитан по-прежнему был изысканно вежлив, не выпуская из рук револьвера.
--------
Шлюпка быстро скользила по морской глади. Утренний бриз едва-едва морщил чистую воду Эгейского моря, в прозрачной толщине которой мелькали быстрые маленькие рыбки и неторопливо взмахивали роскошными щупальцами светло-бирюзовые медузы.
Мерно ухали матросы на веслах, и Надежда по старой привычке опустила руку в журчащую, ласкающую пальцы воду. Сколько раз она вот так каталась на лодках с отцом в этом же самом месте? И не упомнишь. Обнадеживающе улыбнувшись сидящему напротив Саше, женщина еще раз знаком показала на кольцо, плотно севшее на указательный палец парня.
Дорога от бухты уходила вверх и вправо, но Надежда уверенно повела небольшой отряд прямо к стене колючего кустарника, растущего на склонах. Незаметная с пляжа тропинка убегала в обход холма, то пропадая, то появляясь в густой и жесткой траве. Нечаянным путешественникам пришлось и по камням попрыгать, и несколько раз буквально прорубаться сквозь разросшийся в сущие заросли барбарис. Если поначалу матросы и бурчали недовольно, что, мол, Гиссарлыкский холм совсем в другой стороне, то сейчас умолкли – по бокам тропы стали попадаться обломки античных колонн, сквозь землю и спекшуюся от жары глину иногда проглядывали плиты древней дороги.
Наконец, вильнув еще пару раз, тропа уткнулась в высокий, поросший кипарисами, холм. Минутку постояв, женщина уверенно ткнула в небольшую груду камней, лежащих на крутом клоне.
- Ломайте. Мы уже близко.
Помогая себе кирками, матросы быстро разобрали камни и в несколько мощных ударов обрушили землю. За нею скрывалась прочная высокая деревянная дверь.
Дверь пришлось так же выламывать, немного просевший склон заклинил её намертво. Но кирка, верёвка, несколько матерных приказов и дружный рывок тройки матросов могут справиться и не с такой преградой.
Из подземного лаза дохнуло стылостью, сыростью и почему-то жженым деревом.
----
Фонари и дрожащий свет факелов выхватывал из темноты серый камень с редкими наплывами извести. Надя тихонько посмеивалась, когда толстому борову-боцману приходилось протискиваться между прочных балок, подпиравших потолочную крепь. Иногда стены пещеры, промытой в толще холма карстовыми водами, расходились в стороны, превращая узкий проход в небольшие залы со следами копоти на потолках. Небольшой сквозняк утягивал дым факелов наверх.
Через четверть часа пологого спуска отряд оказался в огромной пещере, противоположный край которой терялся в туманном мраке.
- Почему тут так сыро?
Капитан давно спрятал свой разболтанный Смит-и-Вессон в кобуру и сейчас сжимал в руках заступ.
Туман был особенно плотным возле пола пещеры. Непроглядная серая хмарь полностью скрывала пол где-то до колена, и от шагов людей вздымалась мутными прядями. Он пах гарью и еще чем-то таким знакомым, сладковатым, запах крутился на кончике носа, но никак не получалось вспомнить, чем же это пахнет.
- Подземные тёплые источники. Все идите за мною – тут полно ям и колодцев, костей не соберёшь. И ни в коем случае не сходите с Тропы, как она начнётся.
- Это что еще за тропа?
- Увидите.
Сверившись с только ей понятными ориентирами, женщина решительно зашагала вперёд, петляя между выплывающими из темноты скалами. Вскоре вокруг её ног стало появляться едва видимое красноватое сияние, словно кильватерный след в южных морях, когда корабль идёт через расплодившийся планктон
- Эй! Там кто-то есть! – резкий крик палубного матроса заставил всех обернуться.
Почти на самом краю светового круга стояли две высокие фигуры - круглые, медные щиты, коринфские шлемы с гребнями, фигурные тораксы с юбками из оббитых медью кожаных полос и короткие пики в руках, а вместо тел – клубящаяся муть поверх выбеленных костей.
Мгновение неподвижности, и вот внутри шлемов, в глазницах трухлявых черепов загорелось красное сияние. И тут же один воин напал на другого – стремительной коброй метнулся наконечник копья, с лязгом врезавшись в крутнувшийся щит.
Громкий лязг столкнувшейся меди разбудил еще несколько туманных призраков, которые тут же вступили в схватку, наполняя мрак движением и яростными криками. Красноватое свечение всё больше и больше расходилось от замерших людей в стороны, выхватывая из тьмы обломки колесниц, полуразвалившиеся дома с черными провалами окон.
Непривычно глухо, как сквозь подушку, щелкнул револьверный выстрел. Оставляя в тумане явно видимый след, пуля влетела точно под шлем одному из призраков, легко пробив медь наносника и раскрошив затылочную кость. Но тот даже не заметил нападения и продолжил схватку с противником.
Пусть и тихий, но звук выстрела снял напавшее на моряков оцепенение.
- Что это такое?! Ты куда нас привела?
- Это Илион, и это его вечная битва, – женщина спокойно стояла в двух шагах от кипящей схватки. – Или вы думали, что я просто приведу вас к груде валяющихся золотых безделушек? Нет, милые мои. Золото нужно собрать, но сначала, - она повела рукой вокруг, - сначала нужно успокоить стражей этого места. А вот потом и во дворец Приама заглянуть можно будет.
Её голос снова приобрёл те жесткие командные нотки, что звучали в каюте:
- Все за мною шаг в шаг, с Тропы не сходить, ничего не трогать, иначе ваши жизни не будут стоить гнутой медяшки.
И уже тихо, с усмешкой, так, чтобы услышал только стоящий рядом Александр, добавила:
- А они мне еще понадобятся.
Дальше путь пролегал по охваченному безумием битвы городу. Воины бились на узких улочках, на сотканных из вездесущего тумана зданиях. Стоило только одному из бойцов взять верх, удачно воткнув меч или копье под шлем, как обе фигуры таяли в воздухе, чтобы через десяток секунд снова собраться из плотного тумана и продолжить бесконечную битву.
Полыхали дома, рычание сражающихся ахейцев и тевкров смешивалось с треском ломающихся прогорающих балок, конским ржанием и глухим медным лязгом. Сквозь сражающихся проносились стремительные квадриги с позолоченными бортами, запряжённые четвёрками хрипящих лошадей. Их всадники разили из луков, а остро заточенные косы в ступицах разрывали и рассекали всех на своём пути.
Узкая, зажатая высокими стенами и засыпанная битым кирпичом улочка вывела искателей сокровищ на площадь, в центре которой стоял невзрачный, без каких-либо украшений и изысков, без колонн, портиков и прочих излишеств, храм.
- Нам туда. И пошевеливайтесь.
----
Толстые стены из посеревшего песчаника приглушили звуки битвы. Внутри храма царила тишина, прохлада, запустение и пыль, только тонкий слой багрово-красного тумана закрывал пол. Грубый алтарь в центре круглого зала был в сколах от чьих-то напрасных попыток его разломать – на камне были видны следы от ударов кувалдой. И если гранит алтаря смог противостоять напору неведомых вандалов, то мраморная женская статуя, стоящая на полуметровом постаменте в глубокой нише, пострадала очень сильно. Была разбита голова, отбиты руки и сломана левая нога.
- Становитесь вокруг алтаря, не шевелитесь и ничего не бойтесь. Кто знает молитвы, молитесь, – с уже привычной властностью Надежда указала матросам места, где стоит встать. Сама же опустилась на колени перед статуей и начала молитву. Слова неведомого языка то становились громче, то стихали, и, вторя им, начал меняться шум битвы за стенами. Почти исчез глухой лязг сталкивающейся меди, сменившись на едва различимый гул, словно десятки и сотни голосов затянули ту же молитву.
Через несколько минут в голос женщины вплелось тихое пение, и туман в храме пришел в движение. Едва ощутимый ветер подхватывал жемчужно-алые пряди, закручивал их вихрями и поднимал вверх. Вот туман взметнулся особенно высоко и сложился в хоровод из десятка призрачных женских фигур. Полупрозрачные, почти ничего не скрывающие, хитоны тончайшим шелком стекали по стройным телам, кисти и лодыжки украшали обсидиановые браслеты. В сотканных из призрачно-красного тумана высоких прическах прятались тиары из поблёскивающего в пламени факелов вулканического стекла.
Под удивлённые возгласы матросов девушки-танцовщицы включились в ритуал. Их плавные движения завораживали. Невесомо скользили они вокруг замерших людей, иногда касаясь их аристократично-тонкими пальцами, дразня и маня за собою. Внимания их удостоились все, пропуская только Александра, стоявшего точно напротив алтаря. Разве что после каждого круга танца все сильнее нагревалось кольцо на его пальце.
Молитва звучала всё громче, отражаясь от сводов храма. Ей вторил гул голосов снаружи, в который хрустальной нотой вплетался перезвон браслетов на лодыжках девушек. Хитоны давно слетели с призрачных танцовщиц. С чувственной грацией большими кошками проскальзывали между замершими в оцепенении людьми. Обнаженные красавицы всё чаще на мгновение прижимались к матросам, не выпадая ритма завораживающего, гипнотизирующего танца. С каждым таким прикосновением они становились всё более живыми – призрачная плоть постепенно сменялась настоящей, на порозовевшей коже выступили бисеринки пота, кораллово-красные губы вдохнули влажный воздух храма.
Завершая ритуал, Надежда трижды прокричала странно звучащее имя. И в то же мгновение пелена тумана, до этого вздымаемая только грациозными ножками танцовщиц, оплела фигуры матросов. Сами они прильнули в горячем поцелуе к стоящим мужчинам. И в то же мгновение обсидиан тиар, словно вода, стёк девушкам в ладони, превратившись в тонкие кинжалы. Короткий замах, и кинжалы, которые черными молниями вонзились в людей, пронзая легкие и сердца. Напрасны были попытки отклониться или даже просто пошевелиться, кроваво-красный туман и до этого такие нежные женские руки держали прочнее стали.
Хрипы и стоны умирающих были заглушены так и не разорвавшими поцелуя девушками. Они жадно пили дыхание и пошедшую горлом кровь из судорожно дёргающихся людей. С каждым таким глотком тела матросов всё больше и больше выцветали, оборачиваясь серой туманной кисеёй. И только кровь оставалась сама собой, карминовыми потоками выливаясь из пробитых сердец, стекая по чувственным губкам, точёным шеям и возбуждённо торчащим соскам девушек, забрызгивая их обнаженные тела во время кратких конвульсий обреченных.
Стоило последнему из матросов распасться на призрачные пряди, как исчезли и сами танцовщицы. За краткий миг жизнь покинула тела, а порыв ветра разметал прозрачные силуэты.
В воцарившейся тишине было слышно прерывистое дыхание Александра да потрескивание догорающих факелов.
- Всё? Всё уже закончилось? Мы уже можем идти за сокровищами?
Пальцы мужчины нервно подрагивали, глаза его были широко распахнуты и взгляд метался по храму, по мозаике потолка, проступившим сквозь пыль барельефам, по грубым сколам на алтаре. Капельки пота прочерчивали алые дорожки в забрызганном кровью лице – стоявший совсем рядом боцман был весьма тучен и полнокровен. Щупальца тумана по-прежнему удерживали его, не давая шевельнуться. А одно, тонкое, стылое, словно живое, проползло под одеждой и обвило шею, прихватывая и сдавливая.
- Сашенька-а-а, хороший мой, конечно же нет! Жизнями этих ублюдков мы только лишь успокоили охрану. А за главное сокровище нужно заплатить особенную цену.
Подошедшая танцующей походкой женщина улыбнулась и слизнула с его губ кровавую кляксу. В её глазах плясали весёлые черти.
– Ты же «павлон», у тебя классическое образование. Должен помнить, что в античности всё было циклично, а значит, за Смертью всегда следует Жизнь.
Она прижалась к скованному туманом мужчине и втянула носом воздух. «Как ты вкусно пахнешь!» - промурчала она, как довольная, объевшаяся сметаны кошка. Её пальцы быстро пробежали по пуговицам насквозь мокрой гимнастёрке, уверенно разобрались с портупеей и ремнём и бесстыдно нырнули в галифе.
- О! Тебе так понравились жрицы?
Ощупав восставшее естество Александра Надежда стянула к коленям штаны и бельё. И увиденное её весьма порадовало.
– Конечно понравились! Они всем нравятся, ха, поначалу.
Розовато-серый туман, по-прежнему не позволявший Саше ни шевелиться, ни говорить, ни коим образом не мешал женщине. Игриво царапнув ему грудь, она уложила парня на алтарь и быстро разделась, не спуская глаз с торчащего вверх члена. Одежда, обувь, бельё были скомканы и отброшены. Расплетённые волосы волной растеклись по молочно-белым плечам, возбуждённые соски крупными вишнями темнели на полной груди.
- Как долго я ждала этого момента! Наконец-то не будет этих лицемерных шепотков за спиною: «Ах, эта Андрусова! Что она себе позволяет! В её-то возрасте! И месяца не прошло, как похоронила мужа и уже с молодым любовником».
Женщина жеманно поджала губки, изображая дам севастопольского «высшего света».
– Наконец-то не будет завистливых взглядов этих клуш!
Приподняв ладонями тяжёлую грудь и немного помассировав её, Надежда перевела взгляд на лицо распятого на алтаре обнаженного парня.
- Ну что, нравлюсь?
Задав вопрос, она легонько провела пальцами по его вздыбленной плоти. Та мгновенно отреагировала на ласку.
– О да, нравлюсь. Так получается, во всех твоих томных взглядах и нежных объятьях не было притворства? Сашенька, да ты просто кладезь достоинств! Ха, а сейчас твоим главным достоинством буду полна я!
Легко запрыгнув на высокий алтарь, женщина, прикрыв глаза, одним движением села сверху на перевитый вздувшимися венами член. Видимо, ритуал возбудил не только давно лишенного женского внимания Александра, но и саму Надежду - лоно её было горячо, гостеприимно и полно влаги. С присвистом вдохнув, женщина начала неспешно двигаться вверх, вниз, вперед, назад, по кругу, и снова вверх, почти полностью снимаясь с подрагивающего живого кола, и снова вниз, до упора, до довольного сытого стона.
Она всё ускоряла и ускоряла темп движения. Сладкая поволока, затянувшая ушедший в себя взгляд, прорывалась наружу рычанием, стонами и короткими, рваными фразами на незнакомом Александру языке, таком же как и молитва несколько минут назад. С каждым движением, с каждым подъемом-спуском, фразы становились всё ритмичней и четче, превратившись в напевный речитатив.
Несмотря на скачущую на члене самку, Александр почувствовал, что волосы у него на затылке встают дыбом. Струйки свежей, ярко-алой, артериальной крови, текли вверх по коже его любовницы. Они оплетали сетью крепко сжатые ноги, живыми змейками ползли и струились по животу, груди, рукам, разлетаясь во все стороны тяжёлыми, солёными каплями.
Крови становилось всё больше и больше. Редкие струйки сливались в толстые, пульсирующие в такт сердцебиению, вены, второй кожей оплетая женское тело. Наконец они полностью скрыли под собой стройную фигуру Нади, превратив её в кровавую статую самой себе. Сквозь струящуюся кровь проступали совершенно другие черты лица, а насквозь вымокшие волосы сплелись в корону с длинными, торчащими в разные стороны, шипами зубцов.
- Сашенька, друг мой ласковый, а расскажи мне, как тебе получилось уговорить капитана корабля довезти нас до Пирея?
Голос женщины состоял из многоголосого шепота, и звучал со всех сторон сразу, словно вокруг стояло и говорило одновременно два десятка человек.
Еще больше побледневший мужчина попробовал было что-то ответить, но тугая туманная удавка крепко перетягивала горло, позволяя только хрипеть.
- О, не надо оправдываться, мой юный кавалер. Не стоит пачкать такие прелестные уста еще одной ложью.
Не прекращая медленных, тягучих, движений бёдрами, кровавая фигура низко склонилась и впилась поцелуем в эти самые уста, заливая их горячей и солёной жидкостью.
- Знаешь, моя богиня, даровала мне умение чувствовать чужие эмоции. И ты представляешь, направленная на меня алчность в капитане появилась только утром перед Стамбулом. До этого он относился ко мне так же, как и ко всем другим пассажиркам. Разве что похоти не было – старовата я была для этого сластолюбца. Кто же сообщил ему мою девичью фамилию? - едва очерченные губы скривила сардоническая улыбка. – Но я тебе даже благодарна за такую прекрасную коллекцию мерзавцев, воров и насильников. Их души черны, их кровь густа и сладка.
Кровь на правой руке исчадия стекла по пальцам и превратилась в длинное узкое лезвие. Короткий замах - и кинжал, легко разрезав мышцы и скользнув между рёбрами, вошел точно в сердце бешено задёргавшегося в леденяще-стальных путах мужчины. Эти конвульсии стали той самой последней капелькой, что отделяли их от оргазма. Судорожно сжались колени, опуская её еще ниже на вздыбленный член. Два тела выгнулись дугами, два рта разорвало криком. Первый – предсмертный хрип, срывающийся от ужаса, захлёбывающийся кипящей пузырящейся на губах кровью. А второй – торжествующий, полный жизни, страсти и удовольствия: «Во славу твою, богиня!»
Несколько минут понадобилось Надежде, чтобы прийти в себя. Вся кровь впиталась в её поры, и сейчас она обессилено лежала на ссохшемся трупе, лениво облизывая с пальцев последние вытекающие из раны капельки.
- Как и твоя, мой сахарный, как и твоя!
Легко спрыгнув с алтаря, женщина на мгновение замерла, переживая последние, затухающие спазмы пережитого наслаждения. Собрав и перекинув вперед тяжёлые слипшиеся пряди, она привычным движением отжала волосы, с видимым удовольствием наблюдая как алая влага впитывается в кожу.
Ритуал не прошел бесследно. Сейчас в древнем храме стояла не пятидесятилетняя женщина, а молодая, двадцатипятилетняя девушка. Стройная фигура, высокая грудь, подтянутая попа и длинные ножки. Бархат кожи, зелёная бездна глаз с гаснувшими красными огоньками в глубине и игривый аккуратный треугольничек курчавых волос на лобке.
Собрав одежду, жрица Гекаты разожгла заново один из фонарей, и небрежно смахнула с алтаря рассыпавшееся в пыль тело. Деловито выбрала кобуру и револьвер из валяющихся на полу, собрала немного наличности из загашников, в кармашек рубашки бережно опустила обсидиановое колечко, еще хранившее тепло Сашиного пальца.
Своё сокровище она обрела.
Матросы, угрюмые греки и турки, морщились и, совершенно не сдерживаясь, матерились на всех средиземноморских языках сразу - от берберского до арамейского. Да, это корыто времен шипкинского сидения не блистало чистотой и раньше, но сейчас лишние две сотни пассажиров превратили корабль в Ноев ковчег. Ноев, потому как, если в первые часы на корабле плыли люди, то сейчас большинство из них превратились в животных. Кто в испуганных и забитых, а кто и в злобных церберов.
Спастись от липкой смеси вони капусты и страха можно было разве что на верхней палубе. Мартовское Черное море оправдывало своё название и штормило нещадно. Ветер срывал желто-грязную пену с высоких гребней совершенно черных волн и трепал широкую траурную ленту в волосах стоявшей на палубе женщины. Нещадно грохотал где-то в трюме паровик, извергая в небо клубы угольного дыма. Корабль, недопустимо осевший ниже грузовой ватерлинии, проламывался сквозь морские валы, как рабочие сквозь Гиссарлыкский холм – тяжело, медленно и упорно.
Тихие шаги по палубе, и её обняли сильные руки, даря так нужное сейчас тепло.
- Надежда Андреевна! Что ж вы! Идёмте в каюту, простудитесь же! – Сашенька, молодой, но уже опалённый войной двадцатитрехлетний поручик, прибился к ней уже в Крыму. И она была очень рада участию юноши в своей судьбе. Да, ей было отчетливо понятно, что таким образом молодой человек покупал себе шанс на эвакуацию, но… Она могла простить столь малое прегрешение этому совсем еще мальчишке. Окаянные дни на всех ставили своё клеймо, и Сашенька был не самым плохим человеком, встреченным за последние два года.
Надя зябко передёрнула плечами, но не от ледяного стылого ветра, от воспоминаний. Поездка из охваченного Красным безумием Петрограда в Крым, заболевший муж, лютующие по городам и весям голод, вши и тиф, а следом безжалостная испанка, забравшая у неё привычную жизненную опору, мужа. В Крыму – краткое затишье, вечера в офицерском собрании, где она и познакомилась с «милым Алэксандэр», работа в Таврическом университете, но совсем скоро – снова накатывающие на полуостров грязно-серые волны солдат и смрадный чад войны.
А теперь эвакуация. Стамбул, а дальше в Париж. Главное - вырваться из превратившегося в ловушку прежде райского Крыма. Интересно, как там её магнолии. Зацветут ли в этом году? Или пьяное быдло порубит их на дрова? О, Господи! Какая же ерунда лезет в голову!
Обнимающие её руки чуть сжались. Из палубной надстройки, сквозь неплотно прикрытый иллюминатор, до них донеслись приглушенные женские стоны. Все покупали свои билеты по-разному. Кто деньгами, кто связями, а кто-то – вот так.
Не старая еще женщина, скривившись от отвращения и кутаясь в потертый макинтош, спустилась в темное нутро упрямо ползущего к Стамбулу транспортника.
Грязный корабль, грязные люди, грязное время.
Крымский берег давно скрылся в низких непроглядных тучах. Смотреть назад бессмысленно. Жалеть – тем более. А капустная вонь, ничего, можно и потерпеть.
----
Золотой Рог встретил вынужденных путешественников неласково. Турецкие таможенники, совершенно не стесняясь, обыскивали женщин, перерывали скудный багаж, расшвыривая бельё и пожитки по причалу. Надсадно и протяжно орали ослы грузчиков. Офицеры-белогвардейцы, не пропившие еще остатки самоуважения, хватались за оружие, но… Но, наткнувшись взглядами на ряд турок с допотопными карамультуками в руках, с подрагивающими от гнева пальцами и желваками на скулах опускали глаза долу, молча вливались в узкие улочки Каракёй.
В привычную уже вонь немытых тел мощной нотой вплетались ароматы тухлой рыбы, мазутной гари и подсыхающих водорослей. Но даже эта атмосфера была гораздо лучше, чем то, что творилось в коридорах и трюмах.
- Саша, я благодарю вас. Чтобы я делала без вашей помощи.
- О, моя госпожа, поверьте, это для меня ничего не стоит.
Вместе с Александром они вышли на верхнюю палубу, и сейчас наблюдали разворачивающуюся внизу сцену выгрузки. Наблюдали и радовались, что минуют эту унизительную процедуру, - стараниями поручика удалось уговорить капитана довезти их до Пирея.
Резко опустевший корабль отряхивался, как вернувшийся с дождя лохматый пёс. Матросы драили корабль, и мутные потоки воды шумели в шпигатах. Гулко ухала помпа, выкачивая с трюмов и из-под пайол грязную жижу.
Впереди Мраморное море, потом ласковое Эгейское и родные Афины. Сколько счастливых дней провела она там, как приятно будет вернуться в город своего детства. А еще там жила вторая жена отца, и Надежда Андреевна откровенно рассчитывала на её помощь. И так невеликие финансы вынужденной эмигрантки истощились из-за покупки билета Саше, до Парижа их могло и не хватить.
Наконец, последние пассажиры покинули корабль, и тот, протяжно прогудев стравливаемым паром, вышел в Боспор Фракийский.
------
На следующее утро Надежду разбудил стихший паровик и скрип талей. Спускают шлюпку? Зачем? До Пирея почти 400 миль, и эта галоша вряд ли могла пройти их за ночь, а других остановок не предполагалось.
Ответы на свои вопросы она получила очень быстро. Грохот тяжелых ботинок по трапу, мат и настойчивый стук в двери каюты.
- Эй, пассажирка, выметайся!
- Что-то случилось?
- Ещё как. Вы уж точно приехали, – в голосе матроса слышалась издёвка.
- Но позвольте…
- Давай, давай, побыстрее. А ты посиди пока здесь, офицерик. И не дури, – боцман недвусмысленно повёл стволом взведенного револьвера.
Торопливо накинувшую Сашину шинель женщину чуть ли не пинками выгнали на палубу. Увидев, где стоит корабль и плохо сдерживаемую алчность в глазах команды, губы её сжались в тонкую линию. Ну да! Как же! Кто бы мог подумать!
Несмотря на рассветную дымку, устье Скамандра она узнала бы всегда.
Место, где был найден огромный золотой клад. Место славы её семьи, место славы её отца, Генриха Шлимана. Легендарный Илион, Троя.
- Вы воистину были наивны, Надежда Генриховна, отправляясь в это путешествие, – отчество капитан проговорил с издёвкой.
- Я вижу, вы уже обо всём догадались, мадам. Собирайтесь, мы с командой хотим посетить развалины древнего города, и надеемся, что вы побудете у нас гидом. Вы ведь найдёте, что нам показать? – в его голосе отчетливо лязгнул металл.
Не сопротивляясь, Надя спустилась в каюту. Подпиравший переборку боцман, всё с той же издевательской вежливостью, открыл перед ней двери и даже шутовски поклонился.
- Не медлите, мадам Шлиман. Мы ждем вас с нетерпением.
Ни капли не стесняясь наглого турка, женщина скинула шинель и начала снимать ночную сорочку. Ха! Ей еще и переживать из-за жадных взглядов низкого сословия. А Саша? Ну, он к этому и стремился, не так ли? Хотя пока еще и не получил желаемого.
Двое мужчин, не отрываясь, следили за не потерявшей привлекательности женщиной. Пусть кожа её кое-где утратила упругость, но фигура, обычно скрытая бесформенными балахонами или тёплой шинелью, оказалась стройна и подтянута, являя тесное знакомство с гимнастическими упражнениями. В движениях – четкость и никакой растерянности. Казалось бы, смертельная угроза должна выбить обычную женщину из колеи, но она странным образом только сделала её уверенней.
Со дна походного кофра были извлечены толстые чулки, крепкие, рассчитанные на грязь и камни, ботинки, штаны и рубашка песчаного цвета из прочной ткани – впору грузчикам или шахтёрам. На секунду задумавшись, она расплела косу, после чего волосы были быстро собраны в тугой узел на затылке, прихвачены простенькими шпильками и спрятаны под косынкой. Пара грубых краг завершили образ. Видно было, что такой наряд ей привычен, как и манера быстро одеваться.
- Эй, ты? Как там тебя? Альтан? Распорядись прихватить фонари, лопаты и кирки.
Распоряжение было отдано таким властным голосом, что боцман даже не подумал возражать. Стоило ему отвернуться к кому-то, стоящему в коридоре, как Надежда Генриховна быстро достала из кофра простенькое колечко черного обсидиана, слегка поблескивающего в свете тусклой потолочной лампы.
- Наденьте его, Саша, – зашептала она в ухо парня, пользуясь тем, что боцман отвернулся. – Наденьте, и ни в коем случае не снимайте, пока я не скажу.
На верхней палубе царило оживление. Матросы спускали еще одну шлюпку, в неё грузили бочонок с водой и простую провизию.
- А мы уже вас заждались, мадам. Вперед! – капитан по-прежнему был изысканно вежлив, не выпуская из рук револьвера.
--------
Шлюпка быстро скользила по морской глади. Утренний бриз едва-едва морщил чистую воду Эгейского моря, в прозрачной толщине которой мелькали быстрые маленькие рыбки и неторопливо взмахивали роскошными щупальцами светло-бирюзовые медузы.
Мерно ухали матросы на веслах, и Надежда по старой привычке опустила руку в журчащую, ласкающую пальцы воду. Сколько раз она вот так каталась на лодках с отцом в этом же самом месте? И не упомнишь. Обнадеживающе улыбнувшись сидящему напротив Саше, женщина еще раз знаком показала на кольцо, плотно севшее на указательный палец парня.
Дорога от бухты уходила вверх и вправо, но Надежда уверенно повела небольшой отряд прямо к стене колючего кустарника, растущего на склонах. Незаметная с пляжа тропинка убегала в обход холма, то пропадая, то появляясь в густой и жесткой траве. Нечаянным путешественникам пришлось и по камням попрыгать, и несколько раз буквально прорубаться сквозь разросшийся в сущие заросли барбарис. Если поначалу матросы и бурчали недовольно, что, мол, Гиссарлыкский холм совсем в другой стороне, то сейчас умолкли – по бокам тропы стали попадаться обломки античных колонн, сквозь землю и спекшуюся от жары глину иногда проглядывали плиты древней дороги.
Наконец, вильнув еще пару раз, тропа уткнулась в высокий, поросший кипарисами, холм. Минутку постояв, женщина уверенно ткнула в небольшую груду камней, лежащих на крутом клоне.
- Ломайте. Мы уже близко.
Помогая себе кирками, матросы быстро разобрали камни и в несколько мощных ударов обрушили землю. За нею скрывалась прочная высокая деревянная дверь.
Дверь пришлось так же выламывать, немного просевший склон заклинил её намертво. Но кирка, верёвка, несколько матерных приказов и дружный рывок тройки матросов могут справиться и не с такой преградой.
Из подземного лаза дохнуло стылостью, сыростью и почему-то жженым деревом.
----
Фонари и дрожащий свет факелов выхватывал из темноты серый камень с редкими наплывами извести. Надя тихонько посмеивалась, когда толстому борову-боцману приходилось протискиваться между прочных балок, подпиравших потолочную крепь. Иногда стены пещеры, промытой в толще холма карстовыми водами, расходились в стороны, превращая узкий проход в небольшие залы со следами копоти на потолках. Небольшой сквозняк утягивал дым факелов наверх.
Через четверть часа пологого спуска отряд оказался в огромной пещере, противоположный край которой терялся в туманном мраке.
- Почему тут так сыро?
Капитан давно спрятал свой разболтанный Смит-и-Вессон в кобуру и сейчас сжимал в руках заступ.
Туман был особенно плотным возле пола пещеры. Непроглядная серая хмарь полностью скрывала пол где-то до колена, и от шагов людей вздымалась мутными прядями. Он пах гарью и еще чем-то таким знакомым, сладковатым, запах крутился на кончике носа, но никак не получалось вспомнить, чем же это пахнет.
- Подземные тёплые источники. Все идите за мною – тут полно ям и колодцев, костей не соберёшь. И ни в коем случае не сходите с Тропы, как она начнётся.
- Это что еще за тропа?
- Увидите.
Сверившись с только ей понятными ориентирами, женщина решительно зашагала вперёд, петляя между выплывающими из темноты скалами. Вскоре вокруг её ног стало появляться едва видимое красноватое сияние, словно кильватерный след в южных морях, когда корабль идёт через расплодившийся планктон
- Эй! Там кто-то есть! – резкий крик палубного матроса заставил всех обернуться.
Почти на самом краю светового круга стояли две высокие фигуры - круглые, медные щиты, коринфские шлемы с гребнями, фигурные тораксы с юбками из оббитых медью кожаных полос и короткие пики в руках, а вместо тел – клубящаяся муть поверх выбеленных костей.
Мгновение неподвижности, и вот внутри шлемов, в глазницах трухлявых черепов загорелось красное сияние. И тут же один воин напал на другого – стремительной коброй метнулся наконечник копья, с лязгом врезавшись в крутнувшийся щит.
Громкий лязг столкнувшейся меди разбудил еще несколько туманных призраков, которые тут же вступили в схватку, наполняя мрак движением и яростными криками. Красноватое свечение всё больше и больше расходилось от замерших людей в стороны, выхватывая из тьмы обломки колесниц, полуразвалившиеся дома с черными провалами окон.
Непривычно глухо, как сквозь подушку, щелкнул револьверный выстрел. Оставляя в тумане явно видимый след, пуля влетела точно под шлем одному из призраков, легко пробив медь наносника и раскрошив затылочную кость. Но тот даже не заметил нападения и продолжил схватку с противником.
Пусть и тихий, но звук выстрела снял напавшее на моряков оцепенение.
- Что это такое?! Ты куда нас привела?
- Это Илион, и это его вечная битва, – женщина спокойно стояла в двух шагах от кипящей схватки. – Или вы думали, что я просто приведу вас к груде валяющихся золотых безделушек? Нет, милые мои. Золото нужно собрать, но сначала, - она повела рукой вокруг, - сначала нужно успокоить стражей этого места. А вот потом и во дворец Приама заглянуть можно будет.
Её голос снова приобрёл те жесткие командные нотки, что звучали в каюте:
- Все за мною шаг в шаг, с Тропы не сходить, ничего не трогать, иначе ваши жизни не будут стоить гнутой медяшки.
И уже тихо, с усмешкой, так, чтобы услышал только стоящий рядом Александр, добавила:
- А они мне еще понадобятся.
Дальше путь пролегал по охваченному безумием битвы городу. Воины бились на узких улочках, на сотканных из вездесущего тумана зданиях. Стоило только одному из бойцов взять верх, удачно воткнув меч или копье под шлем, как обе фигуры таяли в воздухе, чтобы через десяток секунд снова собраться из плотного тумана и продолжить бесконечную битву.
Полыхали дома, рычание сражающихся ахейцев и тевкров смешивалось с треском ломающихся прогорающих балок, конским ржанием и глухим медным лязгом. Сквозь сражающихся проносились стремительные квадриги с позолоченными бортами, запряжённые четвёрками хрипящих лошадей. Их всадники разили из луков, а остро заточенные косы в ступицах разрывали и рассекали всех на своём пути.
Узкая, зажатая высокими стенами и засыпанная битым кирпичом улочка вывела искателей сокровищ на площадь, в центре которой стоял невзрачный, без каких-либо украшений и изысков, без колонн, портиков и прочих излишеств, храм.
- Нам туда. И пошевеливайтесь.
----
Толстые стены из посеревшего песчаника приглушили звуки битвы. Внутри храма царила тишина, прохлада, запустение и пыль, только тонкий слой багрово-красного тумана закрывал пол. Грубый алтарь в центре круглого зала был в сколах от чьих-то напрасных попыток его разломать – на камне были видны следы от ударов кувалдой. И если гранит алтаря смог противостоять напору неведомых вандалов, то мраморная женская статуя, стоящая на полуметровом постаменте в глубокой нише, пострадала очень сильно. Была разбита голова, отбиты руки и сломана левая нога.
- Становитесь вокруг алтаря, не шевелитесь и ничего не бойтесь. Кто знает молитвы, молитесь, – с уже привычной властностью Надежда указала матросам места, где стоит встать. Сама же опустилась на колени перед статуей и начала молитву. Слова неведомого языка то становились громче, то стихали, и, вторя им, начал меняться шум битвы за стенами. Почти исчез глухой лязг сталкивающейся меди, сменившись на едва различимый гул, словно десятки и сотни голосов затянули ту же молитву.
Через несколько минут в голос женщины вплелось тихое пение, и туман в храме пришел в движение. Едва ощутимый ветер подхватывал жемчужно-алые пряди, закручивал их вихрями и поднимал вверх. Вот туман взметнулся особенно высоко и сложился в хоровод из десятка призрачных женских фигур. Полупрозрачные, почти ничего не скрывающие, хитоны тончайшим шелком стекали по стройным телам, кисти и лодыжки украшали обсидиановые браслеты. В сотканных из призрачно-красного тумана высоких прическах прятались тиары из поблёскивающего в пламени факелов вулканического стекла.
Под удивлённые возгласы матросов девушки-танцовщицы включились в ритуал. Их плавные движения завораживали. Невесомо скользили они вокруг замерших людей, иногда касаясь их аристократично-тонкими пальцами, дразня и маня за собою. Внимания их удостоились все, пропуская только Александра, стоявшего точно напротив алтаря. Разве что после каждого круга танца все сильнее нагревалось кольцо на его пальце.
Молитва звучала всё громче, отражаясь от сводов храма. Ей вторил гул голосов снаружи, в который хрустальной нотой вплетался перезвон браслетов на лодыжках девушек. Хитоны давно слетели с призрачных танцовщиц. С чувственной грацией большими кошками проскальзывали между замершими в оцепенении людьми. Обнаженные красавицы всё чаще на мгновение прижимались к матросам, не выпадая ритма завораживающего, гипнотизирующего танца. С каждым таким прикосновением они становились всё более живыми – призрачная плоть постепенно сменялась настоящей, на порозовевшей коже выступили бисеринки пота, кораллово-красные губы вдохнули влажный воздух храма.
Завершая ритуал, Надежда трижды прокричала странно звучащее имя. И в то же мгновение пелена тумана, до этого вздымаемая только грациозными ножками танцовщиц, оплела фигуры матросов. Сами они прильнули в горячем поцелуе к стоящим мужчинам. И в то же мгновение обсидиан тиар, словно вода, стёк девушкам в ладони, превратившись в тонкие кинжалы. Короткий замах, и кинжалы, которые черными молниями вонзились в людей, пронзая легкие и сердца. Напрасны были попытки отклониться или даже просто пошевелиться, кроваво-красный туман и до этого такие нежные женские руки держали прочнее стали.
Хрипы и стоны умирающих были заглушены так и не разорвавшими поцелуя девушками. Они жадно пили дыхание и пошедшую горлом кровь из судорожно дёргающихся людей. С каждым таким глотком тела матросов всё больше и больше выцветали, оборачиваясь серой туманной кисеёй. И только кровь оставалась сама собой, карминовыми потоками выливаясь из пробитых сердец, стекая по чувственным губкам, точёным шеям и возбуждённо торчащим соскам девушек, забрызгивая их обнаженные тела во время кратких конвульсий обреченных.
Стоило последнему из матросов распасться на призрачные пряди, как исчезли и сами танцовщицы. За краткий миг жизнь покинула тела, а порыв ветра разметал прозрачные силуэты.
В воцарившейся тишине было слышно прерывистое дыхание Александра да потрескивание догорающих факелов.
- Всё? Всё уже закончилось? Мы уже можем идти за сокровищами?
Пальцы мужчины нервно подрагивали, глаза его были широко распахнуты и взгляд метался по храму, по мозаике потолка, проступившим сквозь пыль барельефам, по грубым сколам на алтаре. Капельки пота прочерчивали алые дорожки в забрызганном кровью лице – стоявший совсем рядом боцман был весьма тучен и полнокровен. Щупальца тумана по-прежнему удерживали его, не давая шевельнуться. А одно, тонкое, стылое, словно живое, проползло под одеждой и обвило шею, прихватывая и сдавливая.
- Сашенька-а-а, хороший мой, конечно же нет! Жизнями этих ублюдков мы только лишь успокоили охрану. А за главное сокровище нужно заплатить особенную цену.
Подошедшая танцующей походкой женщина улыбнулась и слизнула с его губ кровавую кляксу. В её глазах плясали весёлые черти.
– Ты же «павлон», у тебя классическое образование. Должен помнить, что в античности всё было циклично, а значит, за Смертью всегда следует Жизнь.
Она прижалась к скованному туманом мужчине и втянула носом воздух. «Как ты вкусно пахнешь!» - промурчала она, как довольная, объевшаяся сметаны кошка. Её пальцы быстро пробежали по пуговицам насквозь мокрой гимнастёрке, уверенно разобрались с портупеей и ремнём и бесстыдно нырнули в галифе.
- О! Тебе так понравились жрицы?
Ощупав восставшее естество Александра Надежда стянула к коленям штаны и бельё. И увиденное её весьма порадовало.
– Конечно понравились! Они всем нравятся, ха, поначалу.
Розовато-серый туман, по-прежнему не позволявший Саше ни шевелиться, ни говорить, ни коим образом не мешал женщине. Игриво царапнув ему грудь, она уложила парня на алтарь и быстро разделась, не спуская глаз с торчащего вверх члена. Одежда, обувь, бельё были скомканы и отброшены. Расплетённые волосы волной растеклись по молочно-белым плечам, возбуждённые соски крупными вишнями темнели на полной груди.
- Как долго я ждала этого момента! Наконец-то не будет этих лицемерных шепотков за спиною: «Ах, эта Андрусова! Что она себе позволяет! В её-то возрасте! И месяца не прошло, как похоронила мужа и уже с молодым любовником».
Женщина жеманно поджала губки, изображая дам севастопольского «высшего света».
– Наконец-то не будет завистливых взглядов этих клуш!
Приподняв ладонями тяжёлую грудь и немного помассировав её, Надежда перевела взгляд на лицо распятого на алтаре обнаженного парня.
- Ну что, нравлюсь?
Задав вопрос, она легонько провела пальцами по его вздыбленной плоти. Та мгновенно отреагировала на ласку.
– О да, нравлюсь. Так получается, во всех твоих томных взглядах и нежных объятьях не было притворства? Сашенька, да ты просто кладезь достоинств! Ха, а сейчас твоим главным достоинством буду полна я!
Легко запрыгнув на высокий алтарь, женщина, прикрыв глаза, одним движением села сверху на перевитый вздувшимися венами член. Видимо, ритуал возбудил не только давно лишенного женского внимания Александра, но и саму Надежду - лоно её было горячо, гостеприимно и полно влаги. С присвистом вдохнув, женщина начала неспешно двигаться вверх, вниз, вперед, назад, по кругу, и снова вверх, почти полностью снимаясь с подрагивающего живого кола, и снова вниз, до упора, до довольного сытого стона.
Она всё ускоряла и ускоряла темп движения. Сладкая поволока, затянувшая ушедший в себя взгляд, прорывалась наружу рычанием, стонами и короткими, рваными фразами на незнакомом Александру языке, таком же как и молитва несколько минут назад. С каждым движением, с каждым подъемом-спуском, фразы становились всё ритмичней и четче, превратившись в напевный речитатив.
Несмотря на скачущую на члене самку, Александр почувствовал, что волосы у него на затылке встают дыбом. Струйки свежей, ярко-алой, артериальной крови, текли вверх по коже его любовницы. Они оплетали сетью крепко сжатые ноги, живыми змейками ползли и струились по животу, груди, рукам, разлетаясь во все стороны тяжёлыми, солёными каплями.
Крови становилось всё больше и больше. Редкие струйки сливались в толстые, пульсирующие в такт сердцебиению, вены, второй кожей оплетая женское тело. Наконец они полностью скрыли под собой стройную фигуру Нади, превратив её в кровавую статую самой себе. Сквозь струящуюся кровь проступали совершенно другие черты лица, а насквозь вымокшие волосы сплелись в корону с длинными, торчащими в разные стороны, шипами зубцов.
- Сашенька, друг мой ласковый, а расскажи мне, как тебе получилось уговорить капитана корабля довезти нас до Пирея?
Голос женщины состоял из многоголосого шепота, и звучал со всех сторон сразу, словно вокруг стояло и говорило одновременно два десятка человек.
Еще больше побледневший мужчина попробовал было что-то ответить, но тугая туманная удавка крепко перетягивала горло, позволяя только хрипеть.
- О, не надо оправдываться, мой юный кавалер. Не стоит пачкать такие прелестные уста еще одной ложью.
Не прекращая медленных, тягучих, движений бёдрами, кровавая фигура низко склонилась и впилась поцелуем в эти самые уста, заливая их горячей и солёной жидкостью.
- Знаешь, моя богиня, даровала мне умение чувствовать чужие эмоции. И ты представляешь, направленная на меня алчность в капитане появилась только утром перед Стамбулом. До этого он относился ко мне так же, как и ко всем другим пассажиркам. Разве что похоти не было – старовата я была для этого сластолюбца. Кто же сообщил ему мою девичью фамилию? - едва очерченные губы скривила сардоническая улыбка. – Но я тебе даже благодарна за такую прекрасную коллекцию мерзавцев, воров и насильников. Их души черны, их кровь густа и сладка.
Кровь на правой руке исчадия стекла по пальцам и превратилась в длинное узкое лезвие. Короткий замах - и кинжал, легко разрезав мышцы и скользнув между рёбрами, вошел точно в сердце бешено задёргавшегося в леденяще-стальных путах мужчины. Эти конвульсии стали той самой последней капелькой, что отделяли их от оргазма. Судорожно сжались колени, опуская её еще ниже на вздыбленный член. Два тела выгнулись дугами, два рта разорвало криком. Первый – предсмертный хрип, срывающийся от ужаса, захлёбывающийся кипящей пузырящейся на губах кровью. А второй – торжествующий, полный жизни, страсти и удовольствия: «Во славу твою, богиня!»
Несколько минут понадобилось Надежде, чтобы прийти в себя. Вся кровь впиталась в её поры, и сейчас она обессилено лежала на ссохшемся трупе, лениво облизывая с пальцев последние вытекающие из раны капельки.
- Как и твоя, мой сахарный, как и твоя!
Легко спрыгнув с алтаря, женщина на мгновение замерла, переживая последние, затухающие спазмы пережитого наслаждения. Собрав и перекинув вперед тяжёлые слипшиеся пряди, она привычным движением отжала волосы, с видимым удовольствием наблюдая как алая влага впитывается в кожу.
Ритуал не прошел бесследно. Сейчас в древнем храме стояла не пятидесятилетняя женщина, а молодая, двадцатипятилетняя девушка. Стройная фигура, высокая грудь, подтянутая попа и длинные ножки. Бархат кожи, зелёная бездна глаз с гаснувшими красными огоньками в глубине и игривый аккуратный треугольничек курчавых волос на лобке.
Собрав одежду, жрица Гекаты разожгла заново один из фонарей, и небрежно смахнула с алтаря рассыпавшееся в пыль тело. Деловито выбрала кобуру и револьвер из валяющихся на полу, собрала немного наличности из загашников, в кармашек рубашки бережно опустила обсидиановое колечко, еще хранившее тепло Сашиного пальца.
Своё сокровище она обрела.
Это какая-то смрадная, дурнопахнущая прокисшей капустой, грязными портянками и потными мужиками история, в багрово-алых тонах, что отражаются в растекающихся ручейках жертвенной крови... Безумный мир... безумная жестокость... 
и всё ради чего?! Да только для того, чтобы какая-нибудь безумная старушка приняла в них омолаживающие спа-процедуры 
Да и мне ли корить автора за такое литературное смакование жестокости. Сама ещё не так давно спалила в термоядерном взрыве целый средневековый городишко со всеми его обитателями, только для того, чтобы одна сексуальная ведьмочка красиво восстала фениксом из его пепла... 
впрочем, речь не о моих маньячных тараканах, так что, лучше уж вернусь к рассказу.
